Вскоре после сцены с Вольцогеном Кутузов послал Барклаю де Толли и Дохтурову записки одинакового содержания: «Я из всех движений неприятельских вижу, что он не менее нас ослабел в сем сражении, и потому, завязавши уже дело с ним, решился я сегодняшнюю ночь устроить все войско в порядок, снабдить артиллерию новыми зарядами и завтра возобновить сражение с неприятелем » (4. С. 95, 96).

«Сгоряча» ли отдавал Кутузов к ночи 7 сентября такие распоряжения или же (по мнению его ординарца князя А.Б. Голицына) «из одной политики», а сам «никогда не полагал дать сражение на другой день»[663], но русские воины встретили весть о том, что завтра они атакуют, «с восторгом» (15. С. 196)[664].

Тем временем Наполеон отвел часть своих войск с батареи Раевского и Багратионовых флешей на исходные позиции. Ряд наших историков повторяет давнюю версию А.И. Михайловского-Данилевского, будто французы отступили за Колочу (24. Т. 2. С. 283. О том же: 16. С. 169; 21. С. 25)[665]. Все французские источники свидетельствуют, что «Великая армия» ночевала на поле сражения (35. T. 1. С. 133, 136, 150, 163; 39. V. 2. Р. 82; 40. Р 80; 44. V. 1. P. 382)[666]. Поэтому такие общепризнанные авторитеты российской военной историографии, как генерал от инфантерии А.Н. Скугаревский и профессор Академии Генерального штаба генерал-майор А.Н. Витмер, заключили, что ночной отход французов от главных пунктов кровопролития означал всего лишь намерение отдохнуть не на трупах, густо усеявших эти пункты, а в стороне от них[667]. Во всяком случае Наполеон располагался на ночлег, не мешая Кутузову сделать то же самое.

Кутузов, однако, узнал, что русские потери гораздо больше, чем предполагалось, и около полуночи дал приказ отступать. Еще до рассвета 8 сентября русская армия оставила поле Бородина и выступила к Москве. «…Когда дело идет не о славах выигранных только баталий, — писал Кутузов Царю перед отходом с Бородинской позиции, — но вся цель будучи устремлена на истребление французской армии, ночевав на месте сражения, я взял намерение отступить…» (4. С. 102; 20. Ч. 1. С. 154).

Современники Бородинской битвы единодушно и справедливо признали ее одной из самых[668] кровопролитных в истории войн. Но людские потери в ней обеих сторон с тех пор и поныне определяются еще более разноречиво, чем даже соотношение сил перед битвой. При этом советские историки в большинстве своем (отчасти и постсоветские тоже) очень старались подсчитать потери обеих сторон «в нашу пользу», т. е. чтобы французов погибло как можно больше, а русских как можно меньше, и победа Кутузова выглядела бы особенно впечатляющей.

По ведомостям из архива Военного министерства Франции, Наполеон потерял при Бородине 6567 человек убитыми и 21 519 ранеными, всего — 28 086 (40. С. 80). Эти данные для французских историков наиболее авторитетны[669]. Приводятся также во французской и прочей зарубежной литературе другие цифры, но, как правило, — в пределах от 20 до 30 тыс. (18. С. 174; 42. Т. 2. С. 21)[670]. Русские данные о потерях французов имеют первоисточником цифру Ф.В. Ростопчина со ссылкой на документы, «оставленные неприятелем»: 50 876 «нижних чинов», а всего — 52 482 чел.[671] Этой цифры держались, при случае округляя ее, почти все русские дореволюционные (3. Т. 2. С. 223; 24. Т. 2. С. 254; 25. Т. 4. С. 26)[672] и советские историки (31. С. 88; 32. Т. 7. С. 579)[673] до 1941 г., когда Б.Л. Кац, ссылаясь на подсчеты В.А. Афанасьева, определил потери французов в 58 478 чел.[674]Теперь все (за редким исключением) наши историки стали называть цифру Каца (2. С. 397)[675], округляя ее до 60 тыс.[676]При этом никто из них не указывает первоисточник этой цифры и не интересуется ее происхождением. Между тем она держится на вымысле.