Я сто лет не видел твою бабушку и…

– Нет, – возражаю я и лишь потом спохватываюсь, что это прозвучало слишком резко. – Нет, – повторяю более мягко, – лучше не надо. Я думаю, бабушка будет более разговорчивой, если я приеду одна.

Том смотрит на меня, на его лице написано беспокойство.

– Я беспокоюсь о тебе, Сафф. Ситуация и так неспокойная, а ты собираешься уехать в Бристоль…

– Я ненадолго. – Сижу на краю кровати и натягиваю спортивные носки. – Я хочу спросить бабушку о Викторе – теперь, когда я знаю больше. И это может быть проще без…

– Без твоей мамы?

Я виновато киваю.

Том берет меня за руку.

– Между вами все в порядке? Я ощутил что-то неясное вчера, когда вернулся. Я знаю, что у вас только что была непростая встреча с Тео и вы узнали о Викторе, но… было что-то еще, какое-то напряжение между ней и тобой.

– Мы немного повздорили. Я сказала некоторые вещи, которые не должна была говорить.

– Ох, Сафф…

– Знаю. И совсем не горжусь тем, что сделала. Мама старается изо всех сил. И я люблю ее, но…

– Эй, – он поднимает руки, – не нужно мне это объяснять. Я знаю, что между вами все сложно.

– С бабушкой мне всегда было гораздо проще, понимаешь? Или, – я иронично усмехаюсь, – мне так казалось.

Том привлекает меня к себе и целует.

– Веди машину осторожно, – говорит он. – И не задерживайся, а то твоя мама может весь дом поставить вверх дном!

* * *

Когда я приезжаю, бабушка лежит в постели. Джой говорит мне, что у нее была плохая ночь, и я пытаюсь подавить беспокойство, пока иду по коридору в ее комнату. Милли, милая бабушкина медсестра, предупреждала меня, что однажды бабушка может совсем не узнать меня, что короткие моменты просветления будут все реже и реже, а потом и вовсе исчезнут. До сих пор нам везло, я знаю. Однажды она уйдет совсем, и на ее месте окажется старушка, которая не помнит, кто она, не говоря уже о том, кто я. Старушка без воспоминаний – ни прошлого, ни настоящего.

Она сидит в кровати, опираясь спиной на две пышные подушки; одеяло подоткнуто ей под мышки. Руки, сложенные поверх одеял, выглядят костлявыми и хрупкими; кожа похожа на рисовую бумагу, испещренную синими венами. Глаза закрыты. Я стою у двери и некоторое время смотрю на нее, на ее полупрозрачные веки, на ресницы, когда-то бывшие длинными и темными, но теперь поредевшие, – они отбрасывают тень на ее обветренные щеки с красноватыми прожилками. Бабушка выглядит намного старше своих семидесяти шести лет – съежившийся силуэт в огромной кровати. На столе стоит фотография в рамке, на которой я изображена подростком в саду ее бристольского дома, под яблоней, в обнимку с ее черным лабрадором Брюсом. Я не была в ее комнате с тех пор, как она переехала сюда в прошлом году. При виде этой фотографии у меня к горлу подкатывает комок, и мне приходится сосредоточиться на том, чтобы не заплакать. Я не хочу, чтобы бабушка видела, как я расстроена. Тихо, чтобы не разбудить ее, сажусь в кресло рядом с ее кроватью. Напротив – большое окно, и я вижу цветущее дерево, розовые лепестки которого закрывают половину стекла. «Ей это должно нравиться», – думаю я, беря одну из ее хрупких рук. Как бы мне хотелось вернуться в то время, когда она не страдала от деменции! Все те годы, когда я сидела в ее гостиной, – только мы вдвоем, все те упущенные возможности поговорить, узнать о ее прошлом…

Возле ее кровати стоит поднос, как будто она в больнице; на нем кувшин с водой и стакан. Я наливаю ей немного, на случай, если она захочет пить, когда проснется. А потом просто сижу с ней. Наслаждаюсь тем, что мы вдвоем. Как это было раньше.

Смотрю в свой телефон, читая рабочие письма, которые я пропустила за минувшую неделю, – и слышу кашель. Поднимаю голову; вижу, что бабушка проснулась. Несколько мгновений она лежит и смотрит прямо перед собой, словно пытаясь сориентироваться, пока не замечает меня, и тогда ее глаза расширяются.

– Кто ты? – шепчет бабушка, голос у нее хриплый.

Я протягиваю ей стакан с водой, и она подносит его к губам – ее рука дрожит.

– Это я, бабушка. Саффи. – Указываю на фотографию. – Твоя внучка, помнишь?

Но в ее глазах только растерянность. Смятение и страх.

Поэтому я начинаю говорить. О Скелтон-Плейс, о Снежке, о маме, о доме в Бристоле с галечной дорожкой и теплицей, о чем угодно, лишь бы помочь ей вспомнить, кто она такая.

– Ты показывала мне свои помидоры в теплице, помнишь? Ты научила меня сажать помидоры и редиску. – Мне приходится остановиться, чтобы справиться с эмоциями. – А теперь у меня будет свой ребенок.

– Ребенок… – Бабушка улыбается, ее лицо светлеет – и она снова становится моей бабушкой. Моей замечательной, доброй, спокойной бабушкой, которая любила вязать, заниматься садоводством, смотреть днем телевизор и макать печенье с заварным кремом в густо заваренный чай…

Я наклоняюсь, чтобы взять ее за руку.

– Ты будешь прабабушкой, представь себе, – говорю я, стараясь, чтобы мой голос был легким.

– Представь себе, – повторяет бабушка, ее глаза блестят. У нее нет зубов, и от этого она выглядит намного старше, нижняя половина ее лица – словно у марионетки из «Панча и Джуди». А потом ее глаза затуманиваются. – Ты ведь будешь хорошей матерью, да? Будешь заботиться о ребенке?

– Конечно, буду. А Том будет хорошим отцом.

– Том… Том… – произносит она, затем на ее лице мелькает осознание. – Том – хороший человек.

– Хороший.

– Тебе очень повезло. Нил не был хорошим человеком. И Виктор тоже.

Виктор. Я чувствую облегчение от того, что она сама заговорила о нем. Это мой шанс.

– Виктор – это твой бывший муж, бабушка? – спрашиваю я.

Она фыркает от смеха.

– Конечно, нет. Я никогда не была замужем.

– Но Виктор – отец Лорны. Отец Лолли?

Ее большие зеленовато-карие глаза встречаются с моими.

– Да… да, мне кажется, это так.

– Кажется?

Бабушка неуверенно морщится.

– Все так туманно… моя память… Она не всегда ясная.

– Знаю, – мягко говорю я. – Знаю, бабушка. – Ее глаза наполняются слезами, и мои – тоже. – Все хорошо, – заверяю я. – Всё в порядке.

– Не в порядке, – возражает она. Слеза выкатывается из ее глаза и стекает по ее сморщенной щеке. – Даже спустя столько лет я скучаю по ней.

У меня тяжело на сердце.

– По кому ты скучаешь, бабушка?

– Я скучаю по ней.

Я гадаю, не