На Сталине и созданной при его участии системе бюрократического командования крестьянством лежит прямая ответственность за голод 1932/33 года и его последствия. Но Резуна не может удовлетворить этот исторический факт. Ему обязательно нужно преподнести эту трагедию в возможно более леденящем душу виде. И тут он опять по своему обыкновению пускается на передержки.

Несомненно, голод был неизбежным следствием бюрократической системы изъятия из деревни через колхозы возможно большей массы хлеба и других сельхозпродуктов. Однако он не был заранее умышленным преступлением. Иначе почему голод обрушился только на неурожайные районы? Почему для этих районов несколько раз пересматривался план хлебозаготовок в сторону снижения?

Вина Сталина состоит в том, что он, во-первых, создал систему, которая с тупым бюрократическим упрямством пыталась заготавливать нереальные объемы хлеба в неурожайных районах (несмотря на пересмотр планов заготовок, эти планы остались все же завышенными). Во-вторых, когда голод в дочиста ограбленных неурожайных районах стал реальностью, сталинское руководство с большим запозданием (лишь весной 1933 года) стало принимать меры продовольственной и семенной помощи голодающим. Вполне вероятно, что Сталин хотел использовать голод как инструмент запугивания крестьянства. Но не единоличников, не желавших идти в колхозы, а, напротив, как инструмент запугивания колхозных и совхозных крестьян и их руководителей, пытавшихся оказывать сопротивление тупой бюрократической машине хлебозаготовок, настроенной лишь на одну установку – выжать досуха. Тем самым Сталин ценой человеческих жизней утвердил известный остаточный принцип в заготовках – сначала сдай государству по плану, потом еще сверх плана, а если ничего не останется – значит, не повезло.

Эта политика достаточно преступна сама по себе, и все же Резуну надо было обязательно высосать из пальца кошмарный план специального истребления крестьянства большевиками. К слову сказать, и красный террор, и голод 1932/33 года Резун готов свалить на что угодно – и на марксистскую идеологию, и на замыслы большевистской партии, и на преступные наклонности ее активистов. Но ни разу в связи с этими трагическими событиями Резун не упоминает имя Сталина. Какой трогательный пиетет! Виноваты все, кроме вождя и учителя, отца народов и гениального стратега. Любопытная закономерность – практически каждый антикоммунист, и Резун здесь отнюдь не исключение, гораздо сильнее проклинает Ленина, или Маркса, или коммунизм вообще, нежели Иосифа Виссарионовича, по отношению к которому (хотя бы время от времени) испытывает даже нечто вроде обожания[336].

Еще одна «утка», которую запускает Резун в строну большевиков, – это неправдоподобно раздутые оценки людских потерь в Гражданской войне. Резун утверждает, что они были «неисчислимо более» высокими, нежели потери России в Первую мировую войну (374). Эти потери действительно были значительно выше (около 8 млн чел. против примерно 4 млн чел. в Первую мировую войну), ведь в Гражданской войне основная масса потерь пришлась на мирное население, поскольку лишения и голод, вызванные войной, разрастались в стране, уже доведенной Первой мировой войной до голода и разрухи. Если в Первую мировую войну прямые боевые потери были приблизительно равны потерям гражданского населения, то в Гражданскую войну потери гражданского населения превысили прямые военные потери примерно втрое. Но главное, что Резун безо всяких оснований возлагает всю ответственность за потери в Гражданской войне только на большевиков, как будто белые армии никого не убивали на фронтах, не уничтожали пленных, не проводили террора и карательных экспедиций в тылу, не осуществляли продовольственную блокаду территории, контролируемой Советами, а на занятых ими территориях не было голода и эпидемий!

В главе 18 Резун старательно пытается очистить Сталина от обвинений в том, что им для расправы над командными кадрами были использованы фальшивки, подготовленные немецкой разведкой. Казалось бы, раз по версии Резуна Сталин делал полезное дело, устраняя высший командный состав РККА, то не все ли равно, какой им использовался предлог? Нет, Резуну обязательно надо приукрасить мотивы, из которых исходил Сталин при организации огульных репрессий.

Резун опирается при этом на совершенно оправданное критическое отношение к данным, содержащимся в мемуарах Шелленберга. Нацистский разведчик расписывает очевидно неправдоподобную историю. Но только на этом основании отвергнуть «немецкий след» в процессах 1937 года против советских генералов было бы безосновательно. Если документов, сфабрикованных немецкой разведкой, могло и не существовать (что довольно убедительно показано в мемуарах Павла Судоплатова), то достаточно хорошо документально подтвержден тот факт, что нацисты активно распространяли слухи о нелегальных контактах между германским и советским генералитетом, упоминая в этой связи фамилию Тухачевского. И президент Чехословакии Бенеш передал Сталину, вероятно, не документы, а именно слухи о подозрительных связях между советскими и германскими генералами. Данные об этом, а также об использовании этих слухов Сталиным содержатся и у П. А. Судоплатова (Павел Судоплатов. Разведка и Кремль. Записки нежелательного свидетеля. М.: Гея, 1996. С. 103–107), и у специалиста по истории внутрипартийной оппозиции В. З. Роговина (Вадим Роговин. «1937». М.: 1996. С. 382–385, 391, 416). Существуют основания полагать, что Сталин сам постарался подтолкнуть нацистов к распространению таких слухов. Так что, Владимир Резун, не надо пришивать ему ангельские крылышки. Тем более что от вашего брата он бы таких крылышек не принял – Сталин был тиран и убийца, но не перебежчик.

В главе 21 «Боялся ли Сталин Гитлера» Резун очень удачно нападает на спешно перестроившихся-перекрасившихся пропагандистов из Главпура, которые не гнушаются повторением нацистской клеветы. Однако свое вполне справедливое издевательство над их позорными писаниями Резун использует для того, чтобы протащить свои весьма сомнительные умозаключения. Вкратце они сводятся к следующему: либо Сталин Гитлера боялся – но в таком случае он должен был бы спешно готовиться к обороне, чего на самом деле не было. Либо Сталин Гитлера не боялся и в немецкое нападение не верил – а тогда он если к чему и готовился, то отнюдь не к обороне, а к собственной агрессии против Германии (421–422, 426–431).

Эта логика безупречна… если старательно отбрасывать некоторые факты. Например, сталинскую военную доктрину. Например, массу свидетельств о том, что Сталин опасался спровоцировать немцев на нападение. Если же учесть эти факты, то выстраивается другая логика. Сталин в нападение немцев, конечно, не особенно-то верил: действительно, чтобы Германия полезла воевать на два фронта, да еще и в необъятных русских просторах, да еще и при немалом военно-экономическом потенциале СССР, – это надо быть самоубийцей. Но никогда нельзя быть до конца уверенным, что противник думает точно так же, как и ты. И на всякий случай Сталин нападения немцев опасался – особенно нападения в 1941 году, когда армия к отпору была еще не готова. Поэтому он избегал всего, что может спровоцировать немцев, и готовился к отпору – так, как он его понимал. А понимал он его как немедленные наступательные действия против войск агрессора. Именно к ним он армию и готовил. И грубо просчитался – ибо для такого ответа сил было явно недостаточно и готовиться надо было – для начального периода войны – не к наступлению, а к обороне.