Бог располагает. Небеса решили по-своему. Запуржило на всю неделю. Наконец круговерть угомонилась. В один из вечеров Арсений подсел к Корнею:

– Послухай, Елисеевич, опосля таких затяжных метелей долго не дует. Снег плотный, хорошо держит. Самое время ехать.

– Вы правы. Завтра же начну петли снимать.

Когда все было готово к отъезду, нагрянул Олег. Он был в прекрасном настроении – песец пошел!

И опять разговоры, жаркая баня. Возвращаясь в избу, старик в потемках, запнувшись о порог, упал. Когда стали поднимать, застонал:

– Нога, нога…

Глянув на неестественно изогнутую голень, Корней понял – перелом! Задрав штанину, увидел на месте изгиба проступающую синеву.

– Олег, дело серьезное. В больницу везти надо. Но прежде голень плашками давай закрепим.

Отобрав прямослойное полено, он расколол его на четыре пластины и, обложив ими ногу деда, крепко обвязал.

– Эка бяда, эка бяда! – причитал расстроенный Арсений. – Стока забот вам.

Закутав старика в тулуп, Олег с Корнеем уложили его на нарты.

– Елисеевич, и просить-то неловко, но сделайте милость, поживите пока, а то дядя переживать будет за кота, да и изба вымерзнет.

– Пусть не волнуется, поживу.

* * *

Олег привез Арсения только через девять дней. Старик исхудал и как-то сник. Острые плечи торчали, как у вешалки. Передвигался осторожно, опираясь на костыли.

Истомившийся Корней решил выезжать прямо с рассветом.

Расставались, как родные.

– Не знаю, как тебя и благодарить, Корней! Шибко выручил! – голос старика задрожал, глаза заблестели от навернувшихся слез. – Поаккуратней в дороге будь. У меня сны вещие. Что увижу, так опосля и случается. Ноне человека под снегом видел, опасливее будь.

– Арсений, может, вы к детям все же переберетесь? Или, вон, к племяннику.

– Давно уговариваю. Не идет, – откликнулся Олег.

– Ладно-ладно. Через годик подумаю. Что я, зря дрова готовил? Но на лето токо здесь… Прощевай, Корней Елисеевич! Славный ты человек. Возьми это на память, – Арсений протянул ему дорожный топорик. – Досельный[83], ишо от деда. Гвозди рубит, что ветки. В лавке такой не купишь.

– Да вы что! Это ж такая память!

– На что он мне таперича? Дрова колупать большой есть. Бери, не то обижусь.

Лицо Арсения выражало такое искреннее огорчение, что растроганный Корней, приняв дар, обнял старика.

Тот напоследок опять напомнил:

– Не забудь. Ехай сперва прямо на восток, а как перевалишь в бассейн Колымы, держись Мороки. По ней путь, можа, и длиньше, зато не заплутаешь.

– Вельми помогли! Как нам повезло, что вас в нашу дичь занесло, – тряс руку скитника Олег.

Отдохнувшие, откормленные собаки взяли борзо. Заехав на релку, Корней притормозил. Дед с племянником все стояли рядом с торчащей из снега чуть курящейся трубой. На скитника нахлынуло такое чувство родственности к этим людям, что чуть было не повернул обратно.

Обвал. Эвены. Распутица

И снова впереди бесконечная, однообразная белая пустыня, исполосованная рядами застругов. Горизонт – идеальная прямая. Все оцепенело от навалившейся стужи. Разве что даст стрекача потревоженный заяц либо выпорхнет из-под снега белокрылым облачком стая куропаток. Да изредка донесется истошное тявканье то ли песца, то ли лисицы. Гон, похоже, еще не закончился.

Два дня Корней ехал при ясной безветренной погоде. Девственная целина сверкала, слепя глаза мириадами густо рассыпанных бриллиантов. Но стоило обернуться назад, как число этих блесток резко сокращалось: снежное полотно украшали лишь редкие «созвездия».

На третий день мороз ослабел. Тундра мало-помалу пробуждалась. На снегу с каждым днем все больше следов, в небе все больше птиц. Вон свежая покопка песца. Капельки крови и комочек кишок лемминга свидетельствовали о его удачной охоте. На заре хрипло скрипели, призывая курочек к любовным играм, петушки куропаток.

Когда путник переваливал в бассейн Колымы, небо затянули низкие тяжелые тучи, повалил снег. Правда, водораздела, как такового, он не заметил – определил по изменению направления русел. Снег здесь лежал пухлым ковром. Видимо, не было сильных ветров. Это заметно снижало скорость: собаки то и дело проваливались по брюхо.

В серой мути непрекращающегося снегопада тени и ориентиры исчезли. Все слилось в серое полотно. Неровности рельефа различались лишь в непосредственной близости. Теперь главная задача Корнея заключалась в том, чтобы не дать нартам завалиться в этой пышной перине набок.

Боясь проскочить устье Мороки – там находилось стойбище эвенов, Корней вел упряжку точно по вихлястому руслу. В конце концов следующие одна за другой, бесконечные, плотно прижатые друг к другу извилины речки до того утомили его, что, когда впереди замаячила очередная излучина, решил сразу перевалить узкий перешеек. Русло, как он и предполагал, оказалось прямо за ним. Довольный экономией времени и сил, Корней погнал упряжку вниз к речке и почти сразу почувствовал, что летит вниз вместе с нартами в бездну. Через несколько секунд он оказался заваленным горой снега, да так плотно, что не