— Гм, откуда у этой варварки такая величавая, полная достоинства осанка, будто она обучалась этому у лучших мастеров придворного этикета? — не отрывая глаз от оконца, шёпотом выразил удивление Константин.

В полумраке помещения он не заметил лёгкой улыбки архистратигоса.

— Прости, император, — ответил тот с поклоном, — это не результат обучения, которым овладевают у нас женщины царской фамилии, она такова по сути…

— Ты хочешь сказать, — сдвинул брови Константин, — что женщины дикого народа рождаются таковыми изначально?

— Я видел игрища простых поселян на берегу реки, и там девушки держались с такой же грацией и достоинством, будто все они — императрицы. У русов ведь жёны равны с мужами. Как тебе известно, Великий, иноземные и наши хронисты не раз отмечали, как славянские женщины брали в руки меч и становились рядом с мужьями, отцами, братьями и сражались с неменьшим упорством и стойкостью. А иногда даже возглавляли войско. Геродот писал о скифской царице Тамирис, которую русы именуют наоборот — Сиримат, Сиромаха. Она сражалась с персами и, как отмечается, убила их царя Кира… Вообще-то, если верить Геродоту, Кир сначала хотел жениться на ней, но Тамирис отказала ему и предпочла войну.

— Я слышал, — спросил Константин, — что их жёны настолько верны мужьям, что зачастую, в случае смерти последних, добровольно лишают себя жизни?

— Это так, божественный, их хоронят в одной могиле.

— Иметь одну такую жену, и не надо никаких наложниц, — помыслил вслух император.

— Однако они очень строптивы, самодержец, — возразил Викентий. — Вряд ли одна дикая кобылица лучше десяти объезженных… — Натолкнувшись на взгляд Константина, архистратигос умолк, понимая, что сказал лишнее.

Император вновь приник к окну.

— Для нас женщина, — продолжил он мысль, — услада для тела и отдохновение для души. Она должна подчиняться мужу и служить его интересам, как говорится в Святом Писании, «жена да убоится мужа своего». Сестру или дочь выгодно отдать замуж за правителя иной державы, дабы соблюсти торговые и военные интересы своей. Такой мы привыкли видеть женщину. Но в роли правительницы, архонтиссы? — В голосе императора продолжало сквозить удивлённое недоумение.

Вот она перед ним, одна из загадочных русских женщин, излучающая не покорную готовность, а спокойную уверенную силу, — это чувствовалось даже на расстоянии. И когда Ольга, осматривая дворец, мельком скользнула по его стенам, Константин слегка отпрянул вглубь, хотя знал, что увидеть его оттуда невозможно.

— Кто этот священник, что сопровождает архонтиссу россов, он не византиец?

— Нет, светлейший, это пастор римской церкви, он из Моравии.

— Почему духовник архонтиссы россов от Рима, а не от Византии, почему глаза и уши Рима там, где должны быть наши глаза и уши, а при удобном случае — и указующий перст? — заговорил зловещим шёпотом Константин.

— Но, Великий, так сложилось давно, — оправдывался главный изведыватель, — римские пасторы первыми проникли в Моравию, а оттуда с варягами-христианами на Русь, это было задолго до меня, да к тому же…

— Да к тому же они хитры, как сам Люцифер, изворотливы, как змеи, и одинаково виртуозно владеют словом, ядом и кинжалом… Довольно, я слышал уже эти похвалы в адрес римских миссионеров. Ответь, почему наши не обладают всеми этими достоинствами в полной мере? — продолжал изливать недовольство император. — Ты управляешь разведчиками или кучей ожиревших бездельников?

Архистратигос промолчал в ответ, понимая, что спорить с императором сейчас бесполезно.

За первой «встречей» последовала вторая, третья. Император изучал северную гостью, стараясь лучше понять её суть, чтобы использовать в интересах империи, а значит, и в своих интересах. Эта женщина — ключ к несметным северным богатствам; к просторам, где сходятся многие торговые пути; к армиям невероятно сильных и выносливых воинов, коим неведом страх; к неиссякаемому источнику живого товара — крепких и умелых рабов. Вопрос в том, как заполучить этот ключ. Константин видел, что терпению Ольги скоро придёт конец и она, оскорблённая, может просто уплыть домой, и тогда одному богу известно, что за этим последует…

Подобного нельзя было допустить. Теперь он торопил придворных советников и блюстителей царского этикета. Дерзкая идея родилась неожиданно в его голове, такая необычайная, что император порой сам пугался открывающихся возможностей, которые могли надолго обезопасить империю от всяческих набегов. А может, и заполучить под свои знамёна не просто множество храбрейших русских полков, а всю державу, чего не удавалось добиться ни одному римскому императору. Осуществить замысел, который оказался не по плечу царю Древней Персиды Киру Великому! Но пока об этом не должна знать ни одна живая душа…

Это случилось девятого числа месяца семптембрия, в среду. Архонтисса россов Ольга в сопровождении своих родственниц, своячениц, послов, именитых купцов и троих переводчиков прибыла в Магнаврский дворец для церемонии официальной встречи с императором Константином Седьмым Багрянородным по его приглашению.

Большой зал, в который ввели русское посольство, сиял великолепием. Солнечный свет, проникая сквозь голубые, молочно-белые, красные и зелёные стёкла, придавал и без того богатому убранству ещё более необычный вид. Белые колонны вверху распускались цветами лепных украшений, в орнаментах над карнизами порхали золотые ангелочки, стены украшали фрески, а мозаичный пол был выложен звёздами и цветами. Гладкая поверхность отражала свет, как и серебряные зеркала, благодаря которым зал был буквально залит солнцем.

Русы потихоньку осматривались. Им было невдомёк, что даже солнечный день являлся элементом стратегии византийских царедворцев, дабы императорские покои предстали перед гостями во всём своём блеске.

Появление императора явно затягивалось. По выражению лиц царских вельмож, что двумя группами стояли справа и слева от ступеней, ведущих к парадной двери, нельзя было определить, вызвано ли сие опоздание неотложными делами, либо это просто дань многохитростному византийскому этикету.

Наконец, после томительного получасового ожидания, заиграла протяжная, величественная и очень мелодичная музыка, створки двери разошлись в стороны.

Русскому посольству был сделан знак, и они, поднявшись по мраморным ступеням, покрытым красными коврами, вошли в парадную дверь Тронного зала, именуемого триклином, и остановились сразу за порогом в изумлении. Хрустальная вода разноцветными струями стекала из причудливых фонтанов. Золотое дерево с сидящими на ветках искусно сделанными птицами блистало в отражениях светильников. И вдруг птицы ожили, задвигались и запели! Чудный свист и щёлканье наполнили зал. Подошедший императорский логофет пригласил Ольгу с ближайшими родственницами пройти к занавесу, где указал каждой её место.

— Великий в Боге самодержец Византии, христолюбивый император Константин Седьмой Багрянородный! — прозвучал где-то под сводами торжественный голос.