– А разве не так? Управление флотом вело речь о компании «Джонс шиппинг», тогда как...

– Компания торгового флота Джонса была причастна к этому! – отрезал Лукас. – Так же, как морское министерство и предприятие моего отца. – Он сделал глубокий вдох и продолжал: – Компания Джонса заключила контракт с управлением флота на доставку нескольких новых кораблей и переоборудование нескольких старых. Это включало изготовление тысяч орудий, которые компания «Балтимор мэ-ритайм» должна была по особому контракту поставить компании Джонса.

– А Теодор Фрайер контролировал эти поставки, так надо понимать? – произнесла Амелия шепотом. .

– Теодор Фрайер методически изымал для себя деньги из выплат по этим контрактам.

– А обвинен был твой отец, – сказала Амелия со свойственной ей непостижимой проницательностью.

– Разумеется, – глухо отозвался Уинтер. – Фрайер неделя за неделей подделывал подпись отца, снимал деньги со счета компании Джонса и переводил их на свое имя в банк соседнего графства.

– Но с отчетностью все было в порядке, – вставила Долли.

Взбешенный Лукас удостоил ее ледяным взглядом.

– Потому-то мой отец и нанял его на службу, – сухо проговорил он. – Моя мать была от Фрайера в восторге за его английское происхождение и тонкие манеры. – Он предпочел не заметить выражение раскаяния на ее лице – слишком уж ныла в эти минуты старая душевная рана. – Пушки отливали, рабочим и служащим исправно платили, а груды счетов за приобретенные материалы никто не замечал и не оплачивал. – Уинтер снова повернулся к Дороти: – Потом ваш брат сбежал, оставив после себя гору финансовых обязательств и фальшивые подписи моего отца на банковских документах. Морское министерство и компания «Джонс шиппинг» начали преследовать отца, ибо полагали, что он в сговоре с Фрайером. Они травили его до тех пор, пока он не передал компании Джонса свое собственное, дорогое его сердцу предприятие в порядке возмещения за понесенные убытки. Мало того, он продал с молотка все имевшее хоть какую-то цену, все любимые им вещи и однажды совершил то, что считал единственно правильным при сложившихся обстоятельствах. Он... он...

– Повесился, – очень тихо проговорила Амелия.

Лукас посмотрел в лицо жене:

– Да. Мать постоянно выражала ему величайшее презрение за то, что он позволил себя ограбить. Меня отец считал безусловно погибшим. Ему больше незачем было жить. Незачем.

Лорд Тови выглядел совершенно потрясенным.

– Если бы не брат моей жены, то вы унаследовали бы компанию вашего отца. Не американскому морскому министерству, которому эти деньги принадлежали, и даже не компании Джонса должны быть возвращены эти деньги, а вам. Только вам.

– Я ничуть не пекусь о деньгах! – прорычал Уинтер. – И ровным счетом ничего не хочу для себя лично.

– За исключением Теодора Фрайера, – сказала Амелия.

– О да. Я хочу всей душой, чтобы Фрайер болтался в петле, как и мой отец. Я хочу справедливого возмездия за то, что он сотворил с моей семьей. Я заслуживаю справедливости.

– Конечно, заслуживаешь, – сказала Амелия. – И у тебя есть право отомстить. Ему – а не Долли. Но ты не можешь повесить мертвого человека, Лукас.

– О том, что он мертв, у меня есть только утверждение твоей мачехи.

Уинтер не хотел, чтобы Фрайер и в самом деле оказался мертвым. Чтобы он избежал унижения суда, пытки публичной казни. Это несправедливо, будь оно проклято!

Амелия показала рукой на свою мачеху:

– Послушай, Лукас, ты ведь не можешь всерьез думать, что Долли способна устроить целый заговор с целью скрыть, где находится ее брат...

– Она оказалась способной лгать с целью защитить его, разве не так? – Уинтера приводило в ярость, что жена продолжает оставаться на стороне мачехи. – И если я должен буду отвезти ее в Америку, чтобы доказать, что она лгала, я это сделаю.

– Ты просто хочешь причинить страдания ей, потому что не можешь причинить их ему. Она виновата лишь в том, что по своему неразумению верила беспутному брату.

– А ты достаточно неразумна, чтобы верить ей, Амелия, – со злостью произнес Лукас, хотя в словах его жены заключался вполне здравый смысл. – Стоило бы, между прочим, признать, что ты не самый лучший судья, когда речь идет об оценке характера человека. Ты ведь считала Помроя вполне безопасным.

– Ты прав, я в этом плохой судья. – Голос ее понизился до почти болезненного шепота. – Во всяком случае, я была достаточно глупа, чтобы довериться тебе. Но больше этого не будет. О нет!

Амелия резко повернулась и пошла к двери, а Лукас смотрел ей вслед. Не будет? Что это, черт побери, значит?

Он двинулся было за ней, но остановился, чтобы сказать тестю:

– С вашего позволения мы продолжим этот разговор завтра утром. Я представлю вам свои доказательства и хотел бы увидеть свидетельство о смерти, которое, как утверждает ваша супруга, у нее имеется. – Когда лорд Тови согласно кивнул, Лукас добавил: – Если ваша жена до завтра исчезнет или сделает попытку связаться с братом, я привлеку к ответу вас, ясно?

– Мы оба завтра будем здесь, уверяю вас, – сухо ответил граф.

Уинтер вышел следом за женой.

Увидев, как она почти бегом поднимается по лестнице, он бросился за ней.

– Куда ты идешь?

– В свою комнату.

– Ты хочешь сказать – в нашу комнату?

– Я иду в свою комнату, – повторила она, – и велю кому-нибудь из слуг перенести туда мои вещи.

– Ты этого не сделаешь. – Лукас был вынужден ускорить шаги, чтобы поравняться с ней; она бежала так, будто за ней гнались охотничьи собаки. – Между нами ничего не изменилось.

– Изменилось абсолютно все. Я не стану делить с тобой постель, пока ты не придешь в себя и не станешь рассуждать трезво.

– Ты имеешь в виду, пока я не приму твою точку зрения, – он продолжал следовать за ней по длинному коридору к двери в самом его конце, – пока я не поглажу твою мачеху по головке и не скажу ей: «Благодарю вас за информацию, мэм, и простите, что я нарушил ход вашей уютной приятной жизни».

– Если бы я считала, что ты просто исполняешь свой долг, я бы не стала вмешиваться. – Когда он недоверчиво хмыкнул, Амелия обожгла его негодующим взглядом. – Но ты не просто исполняешь свой долг, и мы оба это понимаем.

Она вошла в комнату и хотела захлопнуть дверь у него перед носом, но Лукас просунул в щель ногу. Взвинченный до последней степени, он ворвался в комнату, повернулся и закрыл дверь.

– Уйди, пожалуйста, – попросила Амелия.

– Не раньше, чем мы уладим это дело. Когда мы поженились, ты согласилась с тем, что если твоя мачеха и есть Дороти Фрайер, то я могу поступить с ней как сочту необходимым.

– Я сказала совсем иное. Я сказала, что, если она соучастница ограбления, ее следует арестовать. Но она не соучастница. Арестовывать ее не за что.