Не задумываясь, дочь цирюльника принялась резать путы, и еще даже не закончила освобождать лодыжки пациента, как он уже вырвался, сбросил остатки веревок и накрыл ее рот ладонью. Ланцет выпал у нее из пальцев.

Еще через секунду Юлий вскочил и обнял ее со всей силой.

– Ты! Да, ты – мой ангел. Пусть только кто-то тронет тебя или обидит – я его убью. Клянусь тебе!

Девушка чувствовала, как стучит его сердце.

– Я знал, что могу доверять тебе, – шептал Юлий, гладя ее по волосам. – Я всегда знал, что ты – та. Мой ангел!

Он упал перед ней на колени и обхватил ее ноги.

– Ты одолеешь демонов, что нападают на меня со всех сторон. Они услышат твой голос и не смогут приблизиться.

Маркета стояла как вкопанная – сам сын короля был у ее ног! А потом она и сама опустилась на колени.

– Вы слишком многого у меня просите, дон Юлий, – прошептала она. – Я буду стоять вместе с вами против демонов, но, боюсь, во мне нет той силы, что видите вы.

Бастард поднял руку к ее щеке и убрал с ее лица прядку волос.

– Ты сама не знаешь, какой обладаешь силой, потому что сейчас ты в форме смертной. Ты должна оставаться скромной и покорной. Ты ничего не знаешь о темном мире, и в этом твоя сила.

Маркета плохо понимала смысл этих слов, но слышала главное – принц преклоняется пред нею, верит в ее силу. Она думала о вонючих телесах в бане. О пивоваре. Она думала о них, и ее передергивало от отвращения.

Юлий взял ее руку и пальцем начертил что-то на ее ладони. Девушке показалось странным, что он так внезапно перешел от слов обожания и любовных ласк к какой-то детской игре. Сначала он поводил подушечкой пальца по ладони – получилось немного щекотно, – потом изобразил что-то вроде серии волнистых линий, а закончил тем, что с силой ткнул пальцем в ладонь. Она моргнула от боли.

– Что это, мой господин? – спросила дочь цирюльника.

– Это иллюстрация из Книги Чудес, – рассмеялся Юлий, глядя на нее расширившимися от возбуждения глазами. – А какая – скажи ты.

– Как я могу сказать, если никогда не видела эту чудную книгу?

– Не смейся надо мною, – сухо отрезал Юлий. – Говори!

– Я не знаю, господин. Белка?

– Белка?.. Да ты смеешься надо мной, чертовка! Говори! Ты знаешь!

Больной стиснул руку девушки еще сильнее, так что ее ладонь закрылась, подобно раковине. Посередине его лба набухала пульсирующая вена.

– Ты знаешь. Что это?! – требовательно выкрикнул он.

– Нет!

– Это турецкая купальня с черепичной арочной крышей гарема. Ты там, среди других.

Внезапно Юлий замер, выпучив глаза, как будто увидел что-то ужасное. Однако уже в следующее мгновение эти глаза сузились в злые щелочки.

– Ты… ты – шлюха! Ты стоишь между ними в зеленой воде, ожидая своей очереди! Ожидая, когда султан возьмет тебя!

– О чем вы говорите? Какой султан? Какая зеленая вода? – воскликнула Маркета. – Отпустите мою руку… пожалуйста!

Больной схватил ее за плечи и встряхнул так, что у нее качнулась голова.

– Ты предала меня!

Он потащил ее к кровати, хрипло, шепотом, повторяя:

– Ты – шлюха! Но ты не достанешься ему. Ты никому не достанешься! Только мне!

Бастард швырнул ее на постель, прижался лицом к ее горлу и груди, накрыл ее собой. Всю. Он целовал ее, лизал, а потом стал кусать. Кусать ее груди.

– У-у-у! Вы делаете мне больно! Дон Юлий! – едва сдерживая крик, пробормотала Маркета.

Пациент зажал ей рот широкой ладонью.

– Молчи! – Голос его звенел холодной злостью. – Ты все испортила.

Он задрал ей юбки, верхнюю и нижнюю, и принялся рвать белье.

– Дон Юлий! Нет! Нет!

Не такой любви ждала Маркета.

Что-то ударило ее между бедер.

– Нет!

Джулио не ответил – он только сопел. Как зверь.

Резкая, обжигающая боль пронзила его жертву внизу, между ног. Она почувствовала, как порвалась ее тонкая, нежная плоть.

Маркета вертелась, дергала из стороны в сторону бедрами, отталкивала руки и плечи больного, но он все сильнее и сильнее давил ее внизу, врывался все яростнее, врезался все глубже. И рычал, рычал.

– Отдай мне тайну Книги! – прохрипел он ей в ухо. – Ты, сука Темного мира, дай мне ответы!

– Я не знаю! Клянусь! – пыталась вырваться целительница.

– Ты отдашь мне код! Отдашь! – Принц стал двигаться еще резче, словно хотел пронзить ее всю. – Как ты смиряешь голоса? Как заставляешь их умолкнуть? Говори!

Маркета всхлипнула от боли и посмотрела в его глаза, горящие яростью и безумием. Она слышала только его хриплое дыхание, рваное, обжигающее ей уши…

Несчастная зажмурилась, отказываясь смотреть на чудовище, зверя, который насиловал ее.

Потом он вдруг затрясся.

Этого ли хотела для нее мать? Вот он, Габсбург, у нее между ног. Она не чувствовала ничего, кроме боли и пустоты. И ужаса.

Тяжело дыша, Юлий скатился с нее. Теперь в его дыхании было что-то протухшее.

Горячие слезы текли по щекам девушки. Безумие ушло из глаз больного, мышцы на его лбу расслабились, пульсирующая вена сузилась до едва заметной зеленовато-голубой ниточки.

Он поднялся и посмотрел на целительницу – пристальным, растерянным взглядом.

– Почему… почему ты плачешь?

– Я… я не хотела этого. Не хотела, чтобы это случилось… так.

– Ты развязала меня!

– Я думала… вы обещали… любовь…

Юлий протянул руку и вытер пальцами слезы девушки.

– Я люблю тебя. И буду любить вечно. Разве этого недостаточно?

Нет! Нет!

Так вот какой любви он хотел! Теплой крови на простынях. Сувенира на память о жестоком насилии.

Маркета посмотрела на него в упор.

– Я пришла сказать вам что-то. – Откуда-то из темной глубины внутри нее вырвалась слепая ярость. Теперь она хотела сделать Юлию больно. Ударить его в самое сердце, пронзить насквозь. Растоптать его так, как он растоптал ее. Какая же она была глупая! И не просто глупая. Поверила в любовь… Поверила, что она – его ангел. А он изнасиловал ее.

– Сказать что? – переспросил королевский бастард.

И тогда дочь цирюльника бросила прямо ему в лицо:

– Я уезжаю в Прагу. Я не желаю видеть вас больше. Никогда! И я всем расскажу, что вы сделали со мною!

Тишина. Долгая, ужасная тишина, какая бывает перед самой грозной летней бурей.

– Что… что ты сказала? – прошептал больной.