Положение страны «второго мира» требует совершенно иной внешнеполитической парадигмы. Соответствующие страны должны обладать двумя основными чертами: с одной стороны, быть способными к объединению со странами «первого мира» в устойчивые и продолжительные союзы (и если мы посмотрим на списки союзников большинства великих держав, они почти не изменились за последние 30–40 лет); с другой стороны, уметь доказывать свою ценность и полезность для этих стран, способствуя решению тех или иных экономических и политических проблем. И с тем и с другим у нынешней России большие сложности — и потому ее внешняя политика не имеет шансов стать хотя бы относительно современной.

Российская доктрина внешней политики на протяжении многих лет подчеркивает, что страна привержена идеалам «многополярного» или «полицентричного» мира и даже исходит из того, что такой мир уже является реальностью нашего времени («складываются новые центры экономического и политического влияния, происходит рассредоточение мирового потенциала силы и развития, сокращаются возможности исторического Запада доминировать в мировой экономике и политике» — сказано в Концепции внешней политики Российской Федерации образца 2016 года[554]). Однако при этом в документе ничего не говорится о том, как намерена Россия взаимодействовать с новыми и приходящими в упадок центрами; кого она считает своими основными союзниками и на основании чего (за исключением неочевидного уважения к нормам международного права) она выстраивает свои с ними отношения. Отмечается лишь, что «приоритетными направлениями внешней политики Российской Федерации являются развитие двустороннего и многостороннего сотрудничества с государствами — участниками Содружества независимых государств и дальнейшее укрепление действующих на пространстве СНГ интеграционных структур с российским участием»[555] — но все это, по сути, касается отношений России как страны «второго мира» со странами «третьего мира» и не более того.

Оценивая историю российской внешней политики — как на протяжении нескольких столетий, так и в последние годы, — можно легко убедиться в том, насколько непоследовательной она была. Мы уже говорили, что страна постоянно становилась то более, то менее открытой, то поворачивалась к Европе, то отворачивалась от нее, — но нельзя не видеть, что Россия в то же время постоянно «перебирала» союзников и часто сталкивалась в войнах и конфликтах с теми, кто еще недавно был партнером. Взаимоотношения с отдельными европейскими странами — важными центрами тогдашней политики — не могут не впечатлять. Войны с Францией на рубеже XVIII и XIX столетий, мир в Тильзите, Отечественная война 1812 года, дружба с Бурбонами, Крымская война, а потом участие в Антанте. Семилетняя война с Пруссией, затем неожиданная дружба, коалиция времен наполеоновских войн, потом Первая мировая, пакт Молотова — Риббентропа и Великая Отечественная война. Союз с Австрией против Бонапарта, помощь ей в подавлении венгерской революции 1848 года, неожиданный нейтралитет Вены в Крымской войне, а затем две мировые войны с ней как с союзником Германии. Примеры можно продолжать. За последние 200 лет не то чтобы одна из крупных европейских держав, но все они вместе не выбирали и не отметали союзников и врагов с такой калейдоскопической скоростью, с какой это делала Россия. Даже Великобритания, великий мастер коалиций, вряд ли могла помыслить о такой смене своих партнеров и сателлитов.

Однако прежние «развороты» меркнут перед тем, что происходило в российской внешней политике в постсоветский период. Начав с тесного взаимодействия с Соединенными Штатами и Европейским союзом, подписания Соглашения о партнерстве и сотрудничестве с ЕС в 1994 году и Основополагающего акта Россия — НАТО в 1997-м, Россия, судя по всему, очень плохо понимала свои перспективные цели. Будучи по большинству параметров почти идеальным союзником западного мира (страна, отвергшая коммунизм и воспринявшая рыночную экономику; имеющая основным экономическим партнером ЕС; остро нуждающаяся в притоке инвестиций и технологий; не вполне уверенная в безопасности восточных границ и т. д.), она начала отворачиваться от него из-за событий в бывшей Югославии — несмотря на то, что демократическая Россия и авторитарная Сербия в то время были почти антиподами, а экономические отношения между странами никак не могли стать значимым фактором их тесной дружбы. Но, несмотря на это, в 1999 году Россия пошла на резкое снижение интенсивности диалога с Западом, одновременно обернувшись на Восток и придумав совершенно нежизнеспособный «треугольник» Москва — Пекин — Дели[556]. К этому времени относятся и первые попытки создать более плотный союз с Китаем, позднее воплотившийся в концепте ШОС. Казалось бы, Россия сделала важный геополитический выбор.

Этот выбор вернул Москву в «забытый круг друзей»: как в советские времена, начались визиты главы российского государства в бывшие социалистические и «близкие к ним» страны, которые не успели «переметнуться» в западный лагерь. За первый год своего президентства В. Путин успел отметиться в КНДР, на Кубе, в Ливии, Вьетнаме, Индии и Монголии, не говоря уже о Белоруссии, Киргизии, Туркменистане, Азербайджане и Армении. Россию посетил сам великий вождь Ким Чен Ир; казалось, началась новая попытка консолидировать своих прежних друзей. Но процесс этот продолжался недолго — а именно до того момента, пока российский и американский президенты не посмотрели друг другу в глаза и последний неожиданно увидел в них душу российского лидера[557]. Приоритеты стремительно поменялись: мы помним и звонок В. Путина Дж. Бушу 11 сентября 2001 года, и его выступление в бундестаге всего две недели спустя, 25 сентября, и государственные визиты в Лондон, Вашингтон, Париж и Брюссель, не говоря уже о встречах «восьмерки». В то время могло показаться, что это как раз период 1999–2001 годов был своего рода аномалией и прозападный курс России полностью восстановился. Но не тут-то было.

Сначала Кремль крайне болезненно отреагировал на вторжение Соединенных Штатов и их союзников из «коалиции решительных» в Ирак — и тут, несмотря на кардинальную смену действующих лиц в российской политике, мы снова увидели полное повторение случившегося за пять лет до этого: Россия вновь пошла на обострение отношений с Западом (а вряд ли можно было всерьез считать, что конфликт с США не приведет именно к этому, даже если некоторое время казалось, что России удастся выстроить коалицию противников вторжения вместе с Францией и Германией) из-за страны с авторитарным режимом, экономическое сотрудничество с которой было на тот момент минимальным. Вскоре непрочный союз с Парижем и Берлином разбился о несогласие европейцев примириться с назойливым вмешательством Москвы в демократические выборы на Украине в 2004–2005 годах. После этого европейские «друзья» России пошли на расширение ЕС и НАТО, к которым Москва к тому времени настолько охладела, что начала воспринимать как прямую угрозу.