– Что показал тест? – задыхаясь спрашиваю я, нервным движением ослабляя галстук. Кровь пульсирует в висках, и я отвожу взгляд от экрана телефона Рэдса, не в силах больше наблюдать за происходящим на видеозаписи.

– Девяносто девять процентов, – отвечает Рэдс.

Я облегченно выдыхаю, закрывая глаза и стирая со лба холодную испарину. Я бы не пережил другого результата. Мой собеседник нервно вздыхает, явно собираясь нанести мне еще один удар.

– Вчера вечером в эту же клинику был сделан заказ на аналогичный тест, но кандидатом на отцовство был Рэнделл Перриш. Понятно, что подобная информация строго конфиденциальна и врачи клиники получили внушительное вознаграждение за данные, которые мне предоставили. Использовать их в суде или как-то иначе мы не сможем. Все лабораторные исследования могут быть предоставлены только по запросу прокуратуры. Я заранее предупреждаю вас, чтобы уберечь от опрометчивых поступков.

– Какой смысл в таком тесте, если первое исследование показало, что я явлюсь биологическим отцом Эсмеральды? – хрипло спрашиваю я.

– Вы уверены, что готовы сейчас услышать то, что я скажу, сэр? – спрашивает Рэдс, внимательно вглядываясь в мое покрасневшее от напряжения лицо.

– Да, – киваю я через силу, сглатывая образовавшийся в горле комок.

– Девяносто девять процентов. Разница в долях процентов. Это та цифра, которую показал второй тест.

– Это невозможно, – качаю головой, чувствуя, как грудную клетку прознает острая боль.

– Возможно, – кивает Рэдс. – Если исследуемые потенциальные отцы являются кровными братьями.

– Это бред! – вскакивая, яростно рычу.

– Сэр, тише. Нас услышат, – Рэдс тоже поднимается, призывая меня сохранять спокойствие.

– Я в это не верю… – бормочу я. Перед глазами все плывет, окрашивая все вокруг в розоватый цвет. Я едва держусь на ногах, хватаясь за край стола. – Это какая-то ерунда. Перриш все подстроил. Зачем? Черт, зачем ему это?

Я не хочу допускать до своего сознания мысль, что, хотя бы слово из того что рассказал Рэдс правда, но уже слишком поздно. Я внезапно вспоминаю о том, как много лет отец был мишенью Перриша. При всей жесткости по устранению угроз в сторону его семьи, Гарольд не торопился убирать Перриша. Но это ничего не объясняет. Абсолютно ничего не объясняет.

– Я думаю, вам нужно поговорить с отцом, а потом уже думать, что делать с открывшимися фактами.

Нейтон

– Когда мне был двадцать один год, я не был похож на тебя в таком возрасте, или ты не был похож на меня. Как и Эрик. Должен отдать вам должное: вы – сыновья, о которых можно только мечтать, – отец нервно улыбается, и улыбка выходит немного кривой, но я слишком ослеплен гневом, чтобы щадить его чувства. Мне нужна правда, и судя по тому, как ровно и уверенно он начал, отец готовился к разговору. И, может быть, уже много лет. И я дам шанс ему выговориться, хотя меня не интересует предыстория. Только конкретные факты и ответы, которые он обязан мне предоставить.

– У меня никогда не было проблем с вашим воспитанием, послушанием, да и в переходном периоде ваши попытки самореализоваться и пойти наперекор установленным программам прошли практически незаметно. Мне повезло с Кэролайн, она удивительная женщина, и нашла к каждому из вас нужный поход. Мои родители были другими. И, если я оказывался часто слишком занят, чтобы проявить внимание к тебе или Эрику, то мой отец растил меня в режиме жесткой диктатуры. Мама умерла рано, мне и двенадцати не было, а отец решил, что лучший способ воспитания – это режим. Спорт, образование, полная занятость. Он так больше и не женился, а я, можно сказать, рос сам по себе, но следуя строгому расписанию, установленному отцом. И, конечно, во мне бурлил дух противоречия, я чувствовал себя скованным по рукам и ногам, но и огорчать отца в то же время совершенно не хотелось. Ричард Бэлл обладал невероятным интеллектом, но с эмоциями, точнее, с их проявлением к собственному ребенку, у него были проблемы. Он не наказывал меня ремнем или другими физическими методами воздействия. Но одного взгляда или слова порой оказывалось достаточно, чтобы почувствовать себя раздавленным его пятой жалким муравьем. Мощная подавляющая энергетика власти, авторитарные замашки и абсолютная уверенность в своей правоте – вот каким был твой дед. Он и сгорел так рано, потому что слишком много работал и совершенно не умел расслабляться. Я боялся его, как огня, и в то же время всячески пытался угодить и заставить гордиться мной. Я восхищался его внутренней силой и уверенностью. Видел, как на него смотрят другие люди, расступаясь, если он идет сквозь толпу, и хотел, чтобы меня воспринимали точно так же, – Гарольд склонил голову на бок, сделав тяжелый вздох и сложил на коленях сомкнутые в замок пальцы.

– К этому я и пришел в итоге, – он слабо улыбнулся и снова напрягся, когда натолкнулся на мой тяжелый, немигающий взгляд. Я пришел к нему не за долгими разговорами о его детстве, и с трудом сдерживаю накопившийся за прошедшие сутки гнев.

– Моя жизнь была расписана по минутам, – продолжил отец, переводя задумчивый взгляд на потрескивающий в камине огонь. – Будущее тоже имело определенный план. В двадцать я уже знал, что женюсь на Кэролайн, когда мы оба закончим обучение. Меня это не возмущало. Наши семьи дружили, и я знал ее с детства. В шестнадцать лет у нас уже возникли определенные отношения, и, как видишь, длятся до сих пор. – Я нервно выдыхаю, давая отцу понять, что пора перейти к конкретике. Предыстория слишком сильно затянулась.

– Я пытаюсь объяснить, Нейт, как все вышло, – сделав небольшую паузу, продолжает Гарольд. – С чего началось. Чтобы ты понимал – я не собираюсь лукавить или оправдывать себя. Моя вина существенна, но Ричард Бэлл, мой отец, вбил мне в голову одну истину, которая и является для меня неколебимой до сих пор. «Если ты не можешь изменить прошлое – сотри его и живи так, словно ничего не было. А если тебе захотят напомнить, сотри того, кто осмелится это сделать.» Мы к этому еще вернемся… Отсутствие поддержки и внимания со стороны отца для любого ребенка воспринимается тяжело, особенно если ты понимаешь, что имеется некий резонанс между тем, кем ты себя чувствуешь, и тем, кем он тебя видит. Ричард лично выбирал для меня спортивные секции, репетиторов, он же выбрал для меня университет и профессию, которая способствовала уготованному мне месту в семейном бизнесе. Как единственный наследник, я неплохо справлялся с той ролью, которую он мне определил, но, конечно, у меня были свои увлечения. Другим увлечениям, я предпочитал ковыряться в саду, когда отца не было. Это занятие напоминало мне о матери. И, когда я надевал ее фартук и на коленках ковырял лунки для семян растений, мне было по-настоящему спокойно. Совсем, как в те времена, когда она была жива. Я всерьез увлекся ботаникой, но, конечно, втайне от отца. Он бы никогда не понял подобной страсти к ползанию в грязи и высаживанию цветов, считая это чисто женским занятием. И в своем секретном увлечении я нашел отдушину, и это был первый раз, когда я сделал что-то по-своему. Как-то летом, я приехал домой на каникулы. Тогда я уже учился на третьем курсе Гарварда, причем делал большие успехи, и отношения с отцом у меня складывалась вполне сносно. Можно сказать, он был удовлетворен моими достижениями. У него тогда были какие-то срочные дела в Огайо, где открывался один из офисов дочерних компаний «Белл Энтерпрайз». Каро тоже куда-то уехала, и ее не было в городе. Я, можно сказать, впервые остался без расписания и графика… и без контроля отца. Именно в это лето я совершенно случайно познакомился с Корнелией Перриш. Она училась здесь, в местном университете на факультете физики. Жила в общежитии. Я столкнулся с ней в библиотеке. Абсолютно банальная встреча. Мне понадобились определенные книги по флористике, и я их нашел только в библиотеке при университете. Я пришел под закрытие. Было немноголюдно: студенты разъехались на каникулы. За одним из столов сидела Корнелия Перриш, – Гарольд задерживает дыхание, поднимая на меня взгляд и сразу же уводит в сторону.