Самое время склонить их на нашу сторону. Хотя Великий кесарь может попытаться перехватить эту инициативу. После твоей коронации я уеду в Кнуд.

– Прости, ты собрался в Империю и только сейчас мне об этом сказал? – возмутился Илия. – Это не семейный вопрос. Я послезавтра взойду на престол, а ты, один из моих министров, сообщаешь, что самовольно решил отправиться в стан врага?

Его недовольство позабавило лорда Гавела, однако он извинился.

– Следовало посоветоваться с тобой, ты прав. Но это были сложные дни, а времени у нас не так много. Рольф – мой кузен, мы списались лично. Он ждет меня на переговоры. Это парламентерский визит, он безопасен, насколько это будет возможно.

– Но почему именно ты? – Илия будто со стороны услышал собственную детскую обидчивую интонацию.

– Я – министр иностранных дел. И потом, я единственный знаю Рольфа достаточно, чтобы понять, прошел ли он тот же путь, что и ты. Ты говорил, что сражаешься со Лжецом…

Илия согласно кивнул и бросил взгляд на экран телевизора в кабинете. Репортаж прощальной церемонии в Радожнах показывал все величие ушедшего правителя и любовь народа к нему. Все белокаменные Хоромы и площадь перед ними были усыпаны цветами, бесконечная человеческая масса не имела конца и края. И только монохромная пленка добавляла скромности пышным похоронам вождя. Мимолетная зависть скользнула в душе Илии юркой змейкой. Он отогнал ее и посмотрел на эскиз короны, лежащий перед ним благостным обещанием, что его правление не померкнет на фоне броской фигуры радожского лидера.

Под бой пушек Илия покинул карету, в которой прибыл ко дворцу. Коронация, как и все значимые государственные события, проходила не в королевской резиденции, а в самом большом музейном комплексе в центре столицы. Белое Сердце – бесспорный шедевр архитектуры с кружевом арок и рельефов из светло-серого камня. Он был воплощением высокой культуры Абсолюта: заимствованные мотивы полуразрушенных храмовых фасадов, найденных в землях Идеи, переплетались с сюжетами местной, старой, еще религиозной поры. В двух высоких башнях располагались колокольни, которые до установки современной системы тревоги использовали для сигнального звона. А под центральным ажурным куполом был установлен огромный рог. Наука объясняла его происхождение доисторическим периодом, когда материк населяли гиганты. А легенды гласили, что Ламель отрезал его у побежденного демонического быка. Как бы там ни было, трубил он, благодаря своей мощи и акустике купола, на полгорода. Вот и сейчас его протяжный басовый вой украсили разные тембры колоколов. Белое Сердце распахнуло массивные резные двери.

За спиной Илии протянулся длинный шлейф желтой бархатной мантии, подбитой горностаем. Следом маршировали все пальеры – от однокурсников Тристана до самых пожилых, еще способных держать свои мечи, – всего двадцать семь человек. За четыре года войны Орден почти истребили. И неизвестна основная причина гибели: не то приверженность старому оружию, не то долг чести, вечно зовущий рыцаря в самое пекло. Пальеры дали самые печальные цифры потерь среди прочих офицеров, но никто не мог сказать, что погибали они бесславно, или глупо, или быстро. Большинство значимых подвигов совершали именно они.

Тремя днями ранее здесь же, в Белом Сердце, Эскалот отдал дань памяти павшим членам Ордена. Илия повелел собрать все останки рыцарей, иной раз даже закопанные у фронтовой дороги, упокоить в новом склепе и выдержать траур, недолгий и скромный, как пальерская жизнь. Девиз на зеленых знаменах – «На смену друг другу» – теперь читался особенно трагично. Последний курс пальеров – курс Тристана, Гаро и Оркелуза – ловил на себе печальные взгляды старших товарищей. В них тлела надежда на возрождение Ордена, на восстановление родного замка, на новых послушников, вошедших в стены Пальер-де-Клев, но озвучить ее никто не решился. Уцелевших рыцарей было двадцать семь, а гробов – двести тридцать два. Каждый покрыт разделенными надвое флагами. На одной половине – эскалотский герб: белая геральдическая роза с мордой льва вместо сердцевины, на второй – пальерский дуб, прорастающий зеркальными ветвями-корнями в обе стороны. То в одном, то в другом конце холла слышался сдавленный плач, семьи рыцарей прощались с родными, но по их заветам старались не показывать свои чувства. Немилосердное эхо обличало каждый всхлип, обнажая чужое горе, такое беззащитное и едва ли скрытое под тонкими вуалями.

В первых рядах клином расположили гробы целого эскадрона рыцарей, удерживающих переправу на пути к Гормовой долине неделю, даже когда пришло сообщение о ложной смерти преемника. Гаро и Оркелуз подходили к каждому выгравированному имени и благодарили: подвиг кавалерии позволил им уцелеть, обогнуть вражеский полк и отыскать Тристана на горе Раската. Оркелуз нахмурился, всматриваясь в даль батальона гробов, а затем похлопал Гаро по руке. Илия проследил за взглядом де Луази и увидел невысокую фигуру мальчика в такой же парадной форме, как и его спутники. На вид ему было лет шестнадцать.

– Тибо, – узнал Тристан и двинулся к юноше. Их сокурсник был самым младшим в Ордене, и он еще ни разу не принимал участия в бою. Четверо подошли к Тибо. Какое-то время они говорили, делились новостями, но бывший одноклассник отвечал понуро и вяло. Тристан бросил взор на именную табличку на ближайшем гробе и замер, обомлев.

– Что такое? Вы знакомы? – спросил Илия.

И тогда Гаро с Оркелузом тоже застыли, потрясенные. Луч, пробившийся сквозь цветной витраж, яркий, веселый и незваный, падал на их лица и латунную табличку, в глубину которой черным проваливались буквы «Сэр Петер Мерсигер». Илия побоялся прервать синхронный ритуал прощания, и даже не решился оставить друзей одних, чтобы не отвлечь цоканьем каблуков. Тристан опустился на одно колено, поцеловал край флага и тихо произнес: «Спасибо». Трое других повторили за ним. Они поочередно шмыгали носами, и было неясно, кто из них не сдержался в этот раз. И наконец Гаро заговорил:

– Это был наш наставник. Он вел нас с поступления до выпуска. А Тристана он вообще вырастил с пеленок.

Адъютант Илии ничего не ответил. Он продержался всю церемонию с тем же ничего не выражающим видом в усыпальнице пальеров, с каким сейчас, три дня спустя, стоял первым рыцарем к престолу, слегка опустив голову в постоянном поклоне. Он был олицетворением своего Ордена. Такова была его соболиная участь – украшать чужое величие.

По окончании коронации последние рыцари выстроились по краям прохода, образовав живой коридор, по которому преемник возвращался уже истинным монархом Илией I с короной на челе и перекованным Лоридалем на поясе. Утопающее в мехах золотое массивное ожерелье, как и рукоять меча, было убрано крупными малахитами. Но массивная корона богато инкрустирована алмазами, бриллиантами и изумрудами. На улицах лепестки душистых цветов летели на головы рыцарей, сопровождавших церемониальный кортеж.