Я пишу эти слова по прошествии шести месяцев с момента моего возвращения из Непала, и каждый божий день я не мог не вспоминать об Эвересте, лишь два-три часа в день он не заполонял мои мысли. Передышки не было даже во сне: образы сцен восхождения и последовавших событий продолжали проникать в мои сновидения.

После того как моя статья об экспедиции была опубликована в сентябрьском номере журнала «Outside», издательство получило необычайно много писем, комментировавших эту статью. Многие респонденты выражали поддержку и симпатию тем из нас, кто вернулся, но было также и множество колких и критических слов в наш адрес. Например, юрист из Флориды заявил:

Самые сердитые письма, и читать их было тяжелее всего, пришли от родственников погибших. Сестра Скотта Фишера, Лиза Фишер-Лукенбах, написала:

Это официальное письмо особенно сильно расстроило меня: я получил его вскоре после того, как узнал, что к списку жертв добавился Лопсанг Джангбу. В августе, после окончания сезона дождей в Гималаях, Лопсанг вернулся на Эверест, чтобы повести наверх через Южную седловину и Юго-восточный гребень клиентов из Японии. 25 сентября, когда они поднимались из третьего в четвертый лагерь, чтобы начать штурм вершины, Лопсанга, еще одного шерпа и французского альпиниста накрыла лавина и смела их вниз со стены Лхоцзе. Все трое погибли. У Лопсанга остались в Катманду молодая жена и двухмесячный ребенок.

Кроме этой печальной новости были и другие. 17 мая, отдохнув всего два дня в базовом лагере после спуска с Эвереста, Анатолий Букреев совершил одиночное восхождение на вершину Лхоцзе. «Я устал, — признался он мне, — но пойду ради Скотта». Продолжая свою эпопею по покорению всех четырнадцати восьмитысячников, в сентябре того же года Букреев отправился на Тибет и поднялся на вершину Чо-Ойю, а потом на вершину Шиша-Пангма[61]. А в середине ноября, во время своей поездки домой в Казахстан, Анатолий попал в автокатастрофу. Водитель автобуса, потерпевшего аварию, погиб, а Анатолий получил серьезную травму головы и опасное повреждение одного глаза[62].

14 октября 1996 года, когда южноафриканцы проводили в Интернете дискуссию об Эвересте, там появилось следующее послание:

По-видимому, Эверест многим отравил жизнь. Он стал причиной разрушенных отношений между людьми. Жена одного из погибших была госпитализирована с депрессией. Когда я говорил последний раз с одним из моих товарищей по команде, он сообщил, что жизнь его превратилась в хаос и что напряженная борьба с последствиями экспедиции поставила под угрозу его семейную жизнь. Он сказал, что не может сосредоточиться на работе и что посторонние люди насмехаются над ним и оскорбляют его.

Вернувшись на Манхеттен, Сэнди Питтман обнаружила, что она стала козлом отпущения для немалой части публики, разгневанной событиями на Эвересте. Журнал «Vanity Fair» опубликовал испепеляющую статью о ней в своем августовском выпуске. Команда телерепортеров из бульварной телепрограммы устроила ей засаду возле дома. Писатель Христофер Бакли использовал несчастья Питтман, случившиеся с ней на большой высоте, в качестве темы для анекдотов на последней странице журнала «The New Yorker». Осенью дела пошли еще хуже: обливаясь слезами, Питтман призналась другу, что ее сын был осмеян и подвергнут остракизму одноклассниками в элитной частной школе, где он учится. Яркая вспышка гнева общественности в связи с событиями на Эвересте и тот факт, что так много этого гнева было направлено именно на нее, были совершенно неожиданными для Питтман и полностью ее измотали.