– Звучит весьма привлекательно.

Когда они покончили с закуской, Ласситер довольно много узнал о Найджеле Берлингейме – том красавце, который его регистрировал, и его компаньоне Хью Кокейне. Хью было под пятьдесят, и он был настолько же невзрачен, насколько красив Найджел. Долговязый и неуклюжий, он целиком состоял из носа, ушей и жиденькой шевелюры.

Парочка оказалась оксфордскими геями, приехавшими в Италию в шестидесятых годах, чтобы писать… картины.

– По правде говоря, – весело заметил Хью, – мы были преотвратными художниками. Ты согласен, Найдж?

– Ужасающими.

– Зато мы нашли друг друга.

Некоторое время они обитали в Риме, а затем, когда отец Найджела умер от апоплексического удара, они приобрели виноградник в Тоскане.

– По-моему, это замечательно.

– Это было еще хуже, чем живопись, – усмехнулся Найджел.

– Ужасно пыльно, – дополнил Хью.

– И потно…

– А москитов помнишь?

– Еще бы, с зубами как битое стекло.

– Гадюки? – уточнил Ласситер.

– Ужасные твари, – ответил Хью. – Со смертельным укусом. И если бы они только ползали по земле… Так нет же, они забивались в лозы. Сборщики урожая страшно боялись. Ты помнишь, Найдж?

– Помню.

– Однажды я водил там туристов… «А это, леди и джентльмены, наилучшие сорта… Из них получают вина… Мы высадили их…» Я приподнимаю лозу и, Бог мой, оказываюсь лицом к лицу… Постойте! Лицом к чему? Лицом к голове? А у змей бывает лицо? – обернувшись к своей более красивой половине, поинтересовался Хью.

Некоторое время они обсуждали проблему, что можно называть лицом, затем Хью вздохнул и закончил:

– Это все к вопросу о виноградниках.

– Мы не сумели наладить отношения с наемными рабочими, – признался Найджел. – Понимаете, в Тоскане было полно иммигрантов, так что с виноградниками пришлось расстаться…

– Но главным образом мы расстались с ними потому, что это был проклятущий, каторжный труд, – недовольно скривившись, добавил Хью, поглядывая в сторону компаньона. – Мы не такие отчаянные труженики, правда, Найджел? Я хочу сказать, что мы не очень-то любим надрываться.

Далее беседа текла в том же духе, Хью время от времени уносил пустые тарелки, а Найджел подавал на стол. За закуской последовали отбивные из мяса ягненка, затем зеленый салат и корзина с фруктами. Закончился ужин способствующими пищеварению жидкостями.

Ласситер с удовольствием слушал болтовню Хью и Найджела, не желая нарушать семейную обстановку ужина своей печальной историей. Но теперь парочка с любопытством посматривала в его сторону.

– Вас, наверное, удивляет мое появление в Монтекастелло?

Найджел, покосившись в сторону Хью, ответил:

– Понимаете, мы профессионально не любопытны, но… это нас интересует.

– Совсем чуть-чуть, – улыбнулся Хью.

Ласситер молча отпил из маленькой рюмки ликер.

– Если вы намерены приобрести здесь собственность, – сказал Найджел, – то предупреждаю: потеряете деньги.

– Вообще-то, – покачав головой, ответил Ласситер, – я хотел посетить клинику Барези.

– Боюсь, вам не повезло, – произнес Найджел.

– Знаю, – сказал Ласситер. – Я был там сегодня… Когда это случилось?

– Это случилось… Когда, Хью? В августе? В конце июля? В общем, в разгар туристского сезона.

– И как же это произошло? – спросил Ласситер, уже зная ответ.

– Поджог. Ведь так, Хью?

– Совершенно верно, – подтвердил Хью. – Ни тебе детишек со свечами, ни фейерверка. Ничего подобного. Это было здание шестнадцатого века, во всяком случае, его старая часть. Бывший монастырь.

– Выстоять под ударами веков и вдруг… – Найджел щелкнул пальцами, – сгореть до основания.

– Профессиональная работа, – сказал Хью. – Ничего, кроме камней, не осталось. Известь испарялась! Жар стоял такой, что даже камни трескались. Пожарные не могли приблизиться.

– Внутри кто-нибудь был?

– Нет. И это счастье, если это слово здесь применимо. Клиника уже бездействовала, – произнес Хью и прикурил сигарету от пламени свечи.

– Почему?

– Барези – доктор, возглавлявший заведение, был серьезно болен, и лавочка закрылась. Клиника, прежде чем сгореть, несколько месяцев стояла пустая.

– Как вы считаете, смогу ли я встретиться с доктором Барези? – спросил Ласситер.

Найджел и Хью синхронно покачали головами.

– Вы слегка опоздали, – ответил Найджел.

– Он отошел в мир иной несколько месяцев назад, – пояснил Хью.

– Рак легкого, – со значением добавил Найджел, отмахиваясь рукой с прекрасно ухоженными ногтями от сигаретного дыма. – Нам очень не хватает клиники, но поскольку Тоди становится модным местом, мы надеемся восстановить бизнес… в итоге.

– Какой бизнес? – невольно поинтересовался Ласситер.

– Понимаете, клиника не располагала помещениями для жилья, – ответил Найджел, – и женщины, приезжающие туда, останавливались в «Акиле».

Ласситер не мог скрыть удивления.

– Нет-нет, это не случайность, – со смехом вмешался Хью. – Мы – единственное заведение на весь город.

– У нас даже было соглашение, – улыбнулся Найджел.

– Пациенты доктора Барези получали у нас скидку, – добавил Хью, – а кроме того, мы встречали их в аэропорту и обеспечивали транспортом.

– Строго говоря, они не были больными, – заметил Найджел. – Им не требовался особый уход. Я хочу сказать, что они были вполне здоровыми женщинами.

– Значит, вы хорошо знали доктора? – спросил Ласситер.

Найджел и Хью переглянулись, и Найджел, покачав головой, ответил:

– Мы были знакомыми, но не друзьями.

Откинувшись на спинку стула, Хью пояснил:

– Найджел хочет сказать, что наш добрейший доктор был гомофобом.

– Тем не менее его пациентки останавливались в «Акиле»?

– Да, конечно, хотя для всех обитателей Монтекастелло я и Найдж не «он», а «оно». Полагаю, Барези с удовольствием определял бы своих пациенток в Тоди, однако у нас им было гораздо удобнее. А что касается доктора, то мы встречались с ним крайне редко.

Хью начал собирать тарелки, порхая вокруг стола подчеркнуто балетными движениями. Замерев с подносом, вознесенным над головой, он продолжил с ухмылкой:

– Вообще-то я допускаю, что знаменитый доктор мог стать одним из нас. Он никогда не вступал в брак, не имел женщин. Наряды – мечта! Любитель антиквариата. Крошечная собачка. И изо всех сил старался держаться подальше от нас. Все сходится. Подобные ему типы – всегда среди самых яростных гомофобов.