– Лангуасс, – попросил Ноэл, – прошу тебя быть поосторожнее. Вампиры Африки очень не похожи на тех, что правят в Галлии и Византии, но думаю, что с любым, сознательно ранившим кого-нибудь из них, обойдутся не менее жестоко туземцы, если не сами вампиры. Ты не видел, как повели себя встречавшие нас в лесу Эгунгуны, когда нашли раненого Гендва. Всех нас могли уничтожить, если бы за нас не вступился Нтикима. Я беспокоюсь за мальчика, потому что никто его не видел со времени нашего прибытия. Если бы мы кастрировали вампира, законченного или незаконченного, это бы расценили как такое тяжкое оскорбление, что вся Африка охотилась бы за нами до нашей смерти. Если мы опять увидим Галлию, я помогу пустить твой слух, но я долго думал, осмелюсь ли поднять руку против вампиров Адамавары, и решил, что нет.

Лангуасс долго смотрел на него тяжелым взглядом, не скрывая огня в глазах, но затем укор погас.

– Ладно, Кордери, – сказал он. – Я не могу назвать тебя трусом из-за этого. Твои знания слишком ценны, чтобы рисковать ими в предложенной мной авантюре. Я подожду – даю слово. Но пока можешь рассчитывать на мою помощь в подготовке путешествия домой. Если решим, ни леса, ни поля, ни легион дикарей не смогут помешать нам.

– Слишком много врагов. – Ноэл устало покачал головой. – И наших ружей больше нет. Мы искали их, но не нашли. Я даже не знаю, где держат ослов, если они еще живы.

Лангаусс помрачнел. Ноэл видел – правда пробила тропу сквозь надежды и мечты пирата.

– Да, – прошептал он. – Я забыл, ружья. Слишком долго валялся на этой сломанной кровати, но сейчас должен встать и сыграть свою роль в этом деле.

– Не кори себя, – сказал Ноэл, удивляясь своей откровенности. – Ты очень болен, и я не хотел бы, чтобы тебе стало хуже из-за перенапряжения.

– Кордери, – холодно проговорил пират низким голосом, – думаю, ты меня не понял. Во мне больше силы, чем ты полагаешь.

В следующий раз Ноэл пришел в лес близ Адамавары не для исследований, а желая дать толчок разрешению проблем, обсужденных с Лангуассом.

Все хотели уйти из Адамавары в сухом сезоне, но не все могли. Он не рисковал идти один или только с Нгадзе, это давало слабые шансы на успех, и в любом случае не мог смириться с мыслью оставить Квинтуса или Лейлу, если признать правду. Но когда Ноэл спросил себя о шансе создать эликсир и превратить всех в айтигу, то должен был ответить, что этого шанса нет, если он только не будет действовать так дико и опасно, как подсказала фантазия пирата.

Сидя в глубоком раздумье, Ноэл вдруг услышал голос сзади. Обернулся с дрожью тревоги, боясь увидеть Эгунгуна, хотя был яркий день.

Но это оказался Нтикима, которого он не видел почти год. Юноша стоял за кривым стволом старого дерева, выше по склону. Он, казалось, подрос. Ноэл тепло поздоровался с Нтикимой, сказал о своей тревоге за него. Спросил, очень ли страдал он от серебряной болезни, как его здоровье, но сразу ответа не услышал. Было очевидно, что Нтикима оказался здесь не случайно.

– Я был в Илитигу, – произнес наконец Нтикима. – Меня взяли туда, потому что я из Огбоне. И однажды встретил в лесу Арони, который дал обещание и обязан его выполнить. Я видел и касался Экеи Ориша, видел спускающихся на землю богов.

– Ты сам будешь элеми? – спросил Ноэл, глядя на пришедшего, но не подходя к нему.

– Однажды я надеялся на это. Я должен был стать колдуном и целителем. – Он замолчал и добавил: – Я тебе должен, Ноэл Кордери, и пришел отплатить долг.

Ноэл был неестественно спокоен, будто сквозняк дохнул в сердце. Он слишком хорошо знал, что этот долг был долгом жизни, и то, что Нтикима пришел сейчас отплатить, означало: его, Ноэла Кордери, жизнь в большой опасности.

– Значит, Огбоне решило, что Эгунгун должен опять прийти за мной?

– Я от Огбоне, – сказал юноша. – И знаю то, что знает Огбоне. Ифа разговаривал с бабалаво и сказал, что вы хотите поступить неправильно в Адамаваре, что вы уже оскорбили самые священные табу.

Ноэл чуть было не рассмеялся. Уж не прочел ли ифа его мысли, или, может быть, подслушал их разговор с Лангуассом?

– Можно что-нибудь изменить? – спросил он.

Нтикима покачал головой:

– Священники ифа колдовали на пальмовых орехах, они пролили священную кровь. Вчера был айо-авво, день тайны, бабалаво сдвинули свои бритые головы на срочном совещании. Экеи Ориша обеспокоен тем, сказанным элеми, и думает, что в твоих словах есть яд. Предки в Ипо-Оку взволнованы. Придет Эгунгун, и я должен встать перед тобой, как однажды ты встал передо мной.

Было что-то новое, неожиданное в том, как Нтикима говорил о священниках и богах. Эту нотку Ноэл раньше не слышал в его голосе. Это не был голос преданного верующего, но голос человека, сомневающегося в своих идолах.

«В Буруту, – думал Ноэл, – он полностью принадлежал Огбоне, сердцем и умом. Но здесь, в Адамаваре, то, что осталось от Буруту в душе, открыло ему глаза. Он обязан мне не только жизнью, но и ясностью видения.

Без этого его не было бы здесь».

– Что я должен сделать? – спросил Ноэл.

– Покинуть Адамавару, – сказал Нтикима.

– Я не могу уехать один.

– Не один. Ты должен забрать с собой других – всех, кого хочешь спасти. Даже белый бабалаво сейчас в опасности.

– Это невозможно. У Лангуасса нет сил, у Квинтуса тоже. Они не пройдут безжизненный лес, тем более равнину за ним, холмы и лес.

– Остаться – значит скоро умереть, – заверил Нтикима. – Ты должен рискнуть. Я не могу обещать безопасность, но сделаю все, что смогу. – Он замолк, будто бы решая, сколько еще может сказать, потом продолжал: – Я делаю, что обязан, но если поступлю глупо, они меня убьют, как убили бы вас, если бы вы были на моем месте. Тогда вас спас Шанго, и я должен молиться, чтобы он распространил свое милосердие на меня, но вы должны поступить так, как я говорю.

На мгновение Ноэл засомневался, но мальчик вел себя так уверенно.

Раньше Ноэл не задумывался, кто привел их в Адамавару, сейчас видел – это был Нтикима, а не Гендва. Именно невинные рассказы Нтикимы стали для них своеобразной приманкой. Нтикима рассказал Огбоне о человеке, названном туземцами белым бабалаво. Все время ими двигал Нтикима, и сейчас он подгонял, возможно, к смерти. Вера в провидение стала паролем Квинтуса; был ли этот черный юноша олицетворением провидения, заботившегося о них?

– Говоря это мне, ты подвергаешь себя опасности, – сказал Ноэл.

– Я уже в опасности, – решительно заявил Нтикима. – Мой долг тебе такой же большой, как мой долг Арони. Я должен отказаться от Арони и довериться Шанго.

Ноэл не знал точно, что это значило, хотя понимал, что произошла смена идолов, за которую он мог быть благодарен. Разве Нтикима не знал, что Эгунгуна свалила пуля Лангуасса, а не молния Шанго? Или юноша все еще верил, что произошло и первое и второе?