Предложение Таны не стали откладывать в долгий ящик. Впечатление, по крайней мере, у Мадянова возникло такое, как если бы всю экспедицию в полном составе с мест подхватил необузданный и страстный порыв ураганного ветра. Никому не хотелось дожидаться той поры, когда разорвет стабилизаторы. Сфера сферой, но в обитель, находящуюся за ней, путешественникам пока рановато. Зазвучали хлесткие, как плеть, приказы Командора, усмиряющие пустую суету и одновременно направляющие деятельность с кривой дорожки бестолковости в нужное русло полезных мероприятий. Пан Пулавский спустя уже три часа выдавал одеяла, а доктор Мадянов проверял, все ли приняли, как должно, с двумястами граммами воды компенсатор перегрузок – противного, ядовито-купоросного цвета капсулу. Закончив инспекцию, Арсений улегся на свою койку последним, как штатный космо-биолог, он сейчас был главнее Командора. Доктор закрепил неприятно упругое одеяло, его тут же прижали, зафиксировав строго в нужном положении страховочные ремни, проворными змейками спустившиеся из потолочных гнезд. Он успел еще помолиться про себя и посулить черта непристойно ругавшемуся внизу соседу Антонию.

Автоматически запрограммированная функция торможения сработала спустя десять минут. Желудок Арсения сначала прилип к позвоночнику, а мозги попытались выбраться из черепной коробки, ребра отчетливо затрещали, и доктор к тому же совершенно на некоторое время оглох и ослеп. Изо рта непроизвольно потекли слюни, из пузыря выдавило остатки мочи. Чудом он сдюжил, не потерял сознание, для чего пришлось болезненно, до крови прикусить распухший язык. Где-то вдалеке от него уныло стонали аварийные мембраны оповещения. Однако мысль его продолжала работать четко, и она же вскоре донесла доктору, что «Пересмешник» замер в неподвижности. Тело Арсения вдруг обмякло и словно бы воспарило вверх, но амортизационный кокон был на своем месте. Ничего подобного произойти не могло. Теперь оставалось только ждать. Смешно сказать, прошло всего несколько жалких секунд, пока гравитационные стабилизаторы наводили должный порядок, Мадянову, напротив, показались они невыносимой вечностью.

– Чего разлегся? Дело сделано. Хотя и наполовину, – раздался ехидный голос над самым ухом доктора. Это Гент уже успел выбраться из амортизационной ловушки и теперь тащил с Мадянова одеяло. – Что-то нынче будет, – вздохнул его сосед и от души громко чихнул.

Прошло еще две недели. «Пересмешник», как и предсказывала Тана, оторвавшись от внутренней поверхности сферы, потихоньку набирал ход. Шли отныне прямым курсом на Солнце. До следующего экстренного торможения уже в системе. Где-то в районе орбиты Сатурна. А там свои подберут. Главное, они летели домой.

Как-то само собой, без объявления специального сбора, все без исключения члены удивительной экспедиции, полноправные граждане «Пересмешника» вновь сошлись в общей кают-компании. Один позвал другого, третий ответил за него, что надо бы непременно, четвертый пригласил пятого и шестого, Командор, осведомившись, куда это все идут, заторопился следом и – о чудо! – велел отозвать с вахты дежурного Антония. Словно бы даже ревностный служака Хансен почувствовал и уловил нечто, носившееся в корабельном воздухе, и это нечто, пока неопределенное, требовало настоятельного единения всех по месту и времени.

В общей каюте никто садиться не стал, напротив, возникло непрестанное движение, похожее на беспорядочное броуновское. Отдельные собеседники-молекулы сталкивались друг с другом, но диалогов не возникало, обращался каждый ко всем и отвечал на повисший в воздухе вопрос кто попало. Магистр Го Цянь включил внешнюю панораму, где отчетливо виднелась крошечной и далекой пока точкой родная, единственно настоящая звезда. Солнце, Амон-Ра, златокудрый Феб-Гелиос, воплощение Митры. Называй как хочешь, но лишь оно божественно подлинно, лишь оно не подделка. Никого уже не интересовали изображения кругового обзора. Хотя теперь, на достаточном расстоянии от последней сферы мира, роскошные галактики, пышные туманности и прочие небесные чудеса развернулись во всей красе; лживые и призрачные, они не манили больше. Прибытие поезда на Сен-Лазарский вокзал в кинотеатре братьев Люмьер, вот что это такое. Кадры сменяются, пока механик вращает ручку проектора.

– Что же мы расскажем, когда вернемся назад? – перебив общий шум и гам, спросил громко ощетинившийся усищами пан Пулавский. – Ведь люди ждут.

– Я уже получил ответ на свое сообщение о непредвиденном возвращении «Пересмешника». Система впервые нарушила радиомолчание. Крайне беспокоятся, ничего не понимают и спрашивают, что у нас произошло, – обращаясь к публике в целом, как римский консул к своему народу, озвучил пришедшее послание Командор. – Наших обстоятельств, разумеется, объяснять я не стал. Ограничился кратким заявлением: «чрезвычайное происшествие, жертв и разрушений нет». И довольно на этом. Пока.

– И правильно, – согласился с Хансеном «батальонный историограф». Бедняга Цугундер не знал, как отныне себя вести, как уполномоченное властью лицо и полноценный комиссар Совета или же как настоящий гражданин «Пересмешника». Помявшись немного, фон Герке-Цугундер выбрал разумный средний вариант. – На Земле я представлю отчет, но уж и вы, Командор, меня поддержите.

Хансен машинально и благосклонно кивнул, мысли его были сей момент далеко.

– Сиятельный пан, послушайте сами, что вы такое несете?– опять без спросу вторгся пан Пулавский, усы его возмущенно приняли почти вертикальное положение. – О чем вы собираетесь докладывать? О девятом небе и хрустальной сфере звезд? Вы только вообразите себе реакцию человечества! Я добрый католик, с пеленок молюсь Господу нашему Христу и матери его, деве Марии. И то! Ум у меня зашел за разум! А я полвека скитаюсь в пространстве, навидался всякого – романы в пору писать! Вы говорите, отчет. Массовая истерия, волна самоубийств, вот что будет. Надо молчать. Никому ни полслова.

Интенданту сразу же возразил доктор Го, оторвавшийся ради этого от созерцания экрана:

– Истина, какая бы она ни есть, принадлежит всем. Исключительно зло имеет претензию на тайну. Иначе бесплодные усилия, разочарования, упадок. Нельзя жить во сне и желать того же прочим. Посмотрите на госпожу Кэти. Сколько лет изыскала она разные ответы. И сколькие умы еще будут изыскать после нее. Если, конечно, госпожа Кэти скроется ото всех с найденным знанием: что мы в этом мире одни. Но запомните, одни не означает одиноки. Внимательно подумайте, ради нас и нашего ничтожества некто развернул целую картину мира. Значит, на взгляд стоило труда. Это возвышает человека и заставляет его вставаться в полный рост под небесами, – к магистру вернулось вдруг его прежнее лукавство. – Обратите взорами на уважаемого господина комиссара. Никакого психологического шока он не испытал жертвой, напротив, собирается писать отчет. Его вообще волнует больше сегодняшним днем, кем и как он будет, если вернется в свой дом на Землю. Или я не прав словесно, доктор Арсений?

Все без исключения обернулись к Мадянову, хаос движения прекратился, население «Пересмешника», словно сговорившись, картинно замерло на месте, даже и старый пират Хансен. Каждый ждал, что именно скажет сейчас корабельный Э-психолог. Арсений не мог не понимать: как раз в этот миг и только он один возьмет на себя ответственность решений о будущем великого открытия их экспедиции. Доктор колебался недолго, в глубине души он давным-давно все для себя определил. Но речь свою повел он неспешно, чтобы смысл ее доходил до умов и сердец постепенно: