Сам я так и не спал, а забрав у летунов фонарик, они спали в кабинах своих машин, устроился на капоте бронетранспортёра и писал рапорт о своих действиях в последние дни. Описал, что сам вырубил часового, забрал с собой людей и повёл их за собой. Как встретил разведчиков, уничтожение поста, патруля с захватом техники, захват грузовика, освобождение большого числа военнопленных, ну и конечно, наглый угон двух небольших самолётов. Подписался так же: «Майор Корнев, командир механизированной группы».

В стороне аэродрома взлетели осветительные ракеты. Значит, уничтожение постов обнаружили. Про самолёты не скажу, возможно, ещё нет. Я подсветил часы и пробормотал:

– Пора.

Часовые разбудили обоих летунов, и пока те приходили в себя и проверяли машины, поднятый отряд готовился к экстренному уходу. Техника заправлена, просто собирались. Наконец первая машина пошла на взлёт. Капитан уверенно поднял её в воздух. Почти сразу за ней начала взлёт и машина Соломина. Летуны уже пробежались, тут двести метров ровно укатанной дороги. Взлететь можно. Перед их отлётом я попрощался с Ольгой, погладив малютку, что она держала на руках, ну и вручил старлею свой рапорт. Он его убрал в карман. Перед отлётом обоим летунам я вручил памятные подарки. Причём с листками, вырванными из блокнота, где сообщалось, что это наградные пистолеты. Из последних трофеев было два парабеллума, вот они и были мной вручены капитану и Соломину вместе с ремнями и кобурами. Подарки были приняты хорошо, меня искренне поблагодарили. Кстати, Соломин уже переоделся в свою форму, так что застегнул ремень и согнал складки назад. Красавец.

Как только обе машины скрылись в ночном небе и гудение их моторов стало удаляться в сторону расположения наших войск, я отдал приказ начать движение. Мы прошли за следующие два часа километров восемнадцать и, углубившись в небольшой лес, встали на отдых. Выставили двух часовых, назначили дежурного, и всё, почти все отрубились там, где были. Я вот расположился в кабине бронетранспортёра.

Время подъёма я назначил на двенадцать часов, ровно в полдень нас и подняли. Дежурный доложился, что за время отдыха никаких происшествий не было, завтрак приготовлен и разогрет на костерке, можно принимать пищу. Немецкие консервированные колбаски оказались чудо как хороши с голодухи, а вприкуску с галетами да под чай пошли как родные. После достаточно плотного и сытного завтрака кто-то вытащил гитару из кабины грузовика. Некоторые начали пробовать играть, но кроме Бабочкина, который исполнил пару приличных аккордов, никто больше не умел.

– Товарищ майор, а вы играете?

Криво усмехнувшись, я пояснил:

– Когда я служил срочную, будучи дежурным по роте, самым страшным наказанием для дневальных было то, что я могу спеть. Они казарму готовы были вылизать, да хоть заново отстроить, лишь бы я не пел. У нас один боец из консерватории был. Так он говорил, что у меня совершенно нет ни музыкального слуха, ни голоса. При том я люблю музыку.

– Неужели так всё плохо? – спросил Лосев.

Прочистив горло, я набрал в лёгкие воздуха и запел:

К концу первого куплета вокруг стоял треск кустов и веток, я только и заметил спины убегающих бойцов. Рядом остались самые крепкие – Бабочкин и Лосев. Бабочкин, закрыв руками уши и голову, подвывал на одной ноте, покачиваясь взад-вперёд. А Лосев силён, молча сидел, только слёзы катились по щекам. С трудом разжав стиснутые челюсти, он тихо попросил:

– Товарищ майор, больше не пойте, очень прошу. Никогда.

– Хорошо, – улыбнулся я. – В принципе, мне часто приходится такие обещания давать. Я из-за этого и к спиртному достаточно прохладно отношусь. Один пить не могу, а в компании меня не приглашают. Повторно не приглашают. Я когда выпью, меня спеть тянет. Неудержимо.

– Я их прекрасно понимаю, – пытаясь приложить вставшие дыбом волосы, спокойно кивнул Лосев, видимо он уже пришёл в себя. – Буду теперь знать, что спиртное вам давать нельзя.

Бабочкин, похоже, тоже успел прийти в себя и, тронув гитарные струны, быстро осмотрелся, чтобы убедиться, что свидетелей нет, и тихо спросил:

– Товарищ майор, так вы ведь и песни из будущего знаете?

– А то, во множестве. Память, конечно, у меня не идеальная, но если поднапрячься, то смогу изложить на бумаге. Только наиграть или напеть мелодию, как ты понимаешь, не способен, придётся самому… Хм, вот что, Бабочкин, раз ты у нас тут единственный музыкант, займись этой темой. Я буду писать тексты, а ты по ним отрабатывать мелодии на бойцах отряда. Будут твоими критиками. А когда целый блокнот испишем текстами, я тебя к нашим с ним отправлю. Музыка тоже серьёзное направление, и его нужно развивать.

– Да я и не музыкант, самоучка, – смущённо улыбнулся тот, видимо ничего не имея против моего предложения.

В это время из кустов выглянули несколько бойцов. Убедившись, что я больше не демонстрирую свои вокальные данные, бойцы стали возвращаться в лагерь. Через три минуты все были на месте.

– Старший сержант Минский, ко мне.

Тот подошёл и вытянулся. Встав на ноги, я по привычке прошёлся по форме фельдфебеля, поправив чехлы с автоматными магазинами по бокам, после чего сообщил:

– Всем, включая вас, сержант, по наряду вне очереди. Знаете за что?

– Не могу знать, товарищ майор, – браво отрапортовал тот, явно чувствуя за собой вину.

– Вояки, – буркнул я. – Личное оружие в лагере оставили. Да вы с ним в сортир должны ходить. С бабой на сеновале миловаться, одной рукой её титьку мять, а другой – винтовку держать. Ясно?

– Товарищ майор, – влез в разговор мелкий и шебутной красноармеец Васютин, непревзойдённый наблюдатель в группе. – А когда сиськи мять будем?

– Да я же иносказательно… – немного растерялся я, сбившись с мысли, и ткнул пальцем в сторону красноармейца. – А вот этому, сержант, два наряда. Лосев, проследи, они все поступают в твоё распоряжение для отработки нарядов.

– Есть, – расплылся тот в улыбке. У него явно было, куда приложить руки бойцов.

– Ладно, хватит хохмить, пора приниматься за дело. Сейчас приводим себя в порядок, бреемся, моемся и выдвигаемся. Займёмся тем, к чему нас готовили. Уничтожением транспортных артерий противника.

На сворачивание лагеря у нас ушло полчаса. Последние бойцы как раз заканчивали бриться, когда машины были готовы. Построив и проверив всех бойцов, кто был в немецкой форме, оставшиеся три красноармейца пока трофейную форму не имели, я убедился, что у них вся амуниция расположена как надо, не прошли даром мои уроки, провёл краткий курс для всех по использованию трофейных пулемётов, не все ещё были с ними знакомы. Проверил, как проходит перезарядка, подсчитали боезапас, и мы выехали на дорогу небольшой колонной.

Отъехали от рощи, где переночевали, километра на четыре, когда я обнаружил отличное место для засады. Развилку второстепенной полевой дороги на въезде в лес. Причём развилка мне напоминала ту, у которой я встретил миномётчиков. Там тоже стоял подбитый БТ. Тут он был ближе к лесу, метрах в десяти стоял от опушки, и не горел, хотя пробоины в броне были отчётливо видны. Судя по следам на дороге, тут часто проходили колонны противника. Да и знал я об этой развилке, на карте жандармов посмотрел. Более того, при допросе выяснилось, что тот патруль, который мы уничтожили, взяв технику, должен был тут оставить один мотоцикл и двух регулировщиков для контроля движения. Вот и воспользуемся этим приказом.