Однако выбирать не приходилось. Не тащить же, в самом деле, Качалову в ее гостиницу, а до Гармиша, где, конечно, не было бы никаких проблем с квартирой, ехать только в один конец не меньше ста десяти минут. Турецкий же собирался провести скупые три четверти часа несколько более приятно, чем разъезжая в машине по немецким благоустроенным весям, пусть даже и с вожделенной женщиной.

Собственно, сейчас осуществлению планов мешало только одно — сама Вера. Она страдала на подиуме, время от времени вынужденно улыбаясь какому-то толстому банкиру, жующему ее глазами, переводила взгляд в поисках более приятных взору предметов, но не находила их, томилась, покачивалась на каблучках, поправляла прическу, мучительно сдерживая зевоту, — в общем, всячески поддерживала статус-кво. Однако Вера не делала того, на что рассчитывал Турецкий, — она не смотрела на толпу. А по протоколу буквально через две минуты Фроловский закончит свою прочувствованную речь и пойдет разрезать церемониальную ленточку. Именно в этот момент сопровождающие Фроловского лица перестроятся и слегка оттеснят Веру назад, дав ей возможность незаметно ускользнуть. И именно с этого момента начинается их время.

«Так и поверишь во всякую ментальную лабуду, и воззовешь к астральным и прочим нечистым силам», — нервно подумал Турецкий. Он растерянно оглянулся. Лоснящиеся, блаженно улыбающиеся физиономии присутствующих не давали никакой надежды на помощь извне. Турецкий глубоко вздохнул, вперил напряженный взгляд в страдающую Веру, затем собрал в мысленный кулак всю свою волю и с размаху стукнул этим «кулаком» по голове Качаловой.

Вера вздрогнула. Подняла взгляд и недоумевающе посмотрела вперед, в толпу, прямо в глаза Турецкому. Он отчаянно замахал руками, показывая: туда, к выходу! Ее лицо просветлело. Она медленно кивнула, стараясь не рассмеяться. «Ура!» — мысленно завопил Турецкий и, не обращая внимания на удивленных соседей, заработал локтями, пробираясь к выходу.

К Фроловскому подошла сдобно улыбающаяся белокурая немочка и подала ему ослепительно сверкающие ножницы необъятных размеров. Фроловский с ослепительной же улыбкой принял их и повернулся в сторону ленточки. Свита перестроилась. Вера отступила на два шага. Фроловский двинулся вперед. Вера осторожно двинулась в сторону и назад. Фроловский остановился и поднял ножницы. Вера оказалась за спинами представителей промышленников. Фроловский с лязгом перерезал ленту. Толпа грохнула приветственными возгласами, защелкали фотовспышки. Вера выскочила в проход прямо в объятия Турецкого.

Ей больше не нужно было себя сдерживать, и она разразилась звонким хохотом, а Турецкий вдруг почувствовал себя неимоверно счастливым. Его почти оглушили совершенно мальчишеская легкость, ощущение собственной силы, молодости и праздника. Боясь расплескать это удивительное чувство, он потащил ее к выходу.

Первый и единственный вопрос Вера задала уже в «фольксвагене» Турецкого:

— Куда мы?

— В нумера.

Жена премьер-министра, сбежавшая с чужим мужиком с официального мероприятия, лишь задорно блеснула глазами. «Умница, — с неожиданной нежностью подумал Турецкий, потом задумался и добавил: — Моя… может быть».

Квартирка, куда Турецкий привел Веру, весьма скромная по размерам и сплошь напичканная хитрыми электронными прибамбасами туманного назначения, да еще с решетками на окнах, как ни странно, производила впечатление скорее таинственное, чем мрачное. На одной из стен, занимая ее практически целиком, очень мило и дружественно попыхивал большой матовый экран. По периметру, под потолком, змеилась зеленая лента с двадцатью четырьмя циферблатами всех существующих часовых поясов. Еще один большой круглый циферблат, висящий отдельно, показывал местное время. И было этого местного времени 12 часов 27 минут. До часа Икс — 13:05 — оставалось 38 минут.

Турецкий закрыл дверь, положил ключ на ближайший ящик, напоминающий радиатор с ушами, и подошел вплотную к Вере. Она мгновенно посерьезнела и выпрямилась…

Ясное дело, кровати в комнате не было. А одежды уже как-то незаметно испарились сами собой. Турецкий обернулся в поисках какого-либо заменителя спального места, однако осмотр, даже с пристрастием, удовлетворительных результатов не дал. Компьютеры для этого дела не подходили, плоттер выглядел ненадежным, а матовый экран вызывал сомнения в его удобстве, ибо гравитацию еще не отменили. Радиатор с ушами отпал в полуфинале. Наиболее привычными для человеческого тела (а точнее, тел) в данной ситуации оказались крутящиеся стулья перед компьютерами с регулируемой высотой и углом наклона спинки. Правда, один их существенный недостаток, который проявился почти сразу, сильно мешал процессу — они были на колесиках и — сволочи буржуйские! — замечательно и очень быстро ездили.

Еще быстрее бежали минуты. Их оставалось уже 32. А с учетом обратного пути — всего 27.

Турецкий, пыхтя, попытался реализовать выдвинутое Верой предложение: отломать к чертям собачьим проклятые капиталистические излишества. Потеряв еще две минуты драгоценного времени, Турецкий в сердцах выругался, постаравшись все же сделать это по возможности культурно.

— Ну что ты так нервничаешь? — с укоризной произнесла Качалова.

— Занервничаешь тут, — проворчал Турецкий. — Это тебе не фонтан. Тут протокол блюсти надо, разъедрить его налево!

Вера задумчиво кивнула и усмехнулась:

— Фонтан… Тогда было все не так.

— А как? — насторожился Турецкий.

— Ну, как… хорошо, — уклончиво ответила Вера, отводя взгляд. — Ой, смотри, уже 14:35!

— Что? Где?

— В Москве, конечно. — Вера ткнула в один из циферблатов.

— Тьфу, напугала. Мы ж не в Москве. Времени у нас, как бы это покультурнее выразиться… мало совсем. А именно 23 минуты до выхода.

— Да? Ну, так что ж мы тогда… простаиваем?

— Полностью согласен, — быстро произнес Турецкий, плотоядно ощерившись.

После плодотворных поисков, испробовав несколько вариантов, они в конце концов довольно удачно устроились, придвинув пару стульчиков к большому стационарному пульту управления. Некоторая излишняя подвижность базовой конструкции послужила невольным катализатором национальной изобретательности и даже изощренности.

Дополнительное напряжение ситуации придавали часы, издевательски подмигивающие из-под потолка и немо информирующие: в Буэнос-Айресе 8 часов 47 минут. Эти нахальные электронные дряни жутко раздражали Турецкого, но скрыться от них было невозможно: куда бы он ни повернулся, очередной зеленый глаз весело подмигивал ему: на Колыме 22 часа 48 минут.

— Ах, Сашенька, как хорошо!

— Как тогда? — немедленно поинтересовался польщенный Турецкий, не прекращая движения.

— Когда? — рассеянно спросила Качалова.

— После фонтана.

— А… ну, сейчас лучше… даже. Сейчас просто замечательно.

— А тогда?

— Видишь ли, — несколько смущенно начала Вера, — ты был, как бы это сказать, не совсем трезв. В общем, не в форме.