Разве что…

Она подошла к маленькому комоду кедрового дерева и открыла верхний ящик. Внутри ничего не было, за исключением ее сокровища – старой шариковой ручки «Фабер-Кастелл» в серебряном корпусе. Она вынула ее из ящика с такой осторожностью, словно ручка была сделана из тонкого хрупкого стекла. А потом подошла к столу, накрытому для завтрака, и столь же бережно положила ее возле тарелки.

– Изабелла, поди сюда. Я хочу подарить тебе кое-что.

Изабелла стояла у окна, глядя на пса.

– Не нужно ничего.

– Иди сюда, я сказала! Мне дела нет, нужно тебе это или не нужно.

Изабелла тотчас повернулась лицом к бабушке. Та никогда еще не говорила с ней таким резким, повелительным тоном.

– Что это, бабушка?

– Подойди, тогда увидишь.

Она все еще сердилась, и Изабелла снова почувствовала себя маленькой девочкой, которая пуще всего на свете боялась огорчить и расстроить свою бабушку. Это было бы непростительно. Она торопливо подошла к столу и присела на стул.

– Эта ручка – самое дорогое, что у меня осталось. После смерти каждому разрешается взять с собой один-единственный предмет, и я выбрала ее. Это подарок человека, которого я любила всем сердцем. Но не проси меня рассказать тебе о нем, я не стану этого делать.

Изабелле тотчас же неудержимо захотелось задать ей с десяток вопросов, но она, собрав всю свою волю, заставила себя промолчать. Лишь глаза, расширившиеся от любопытства, выдавали ее нетерпение.

– Я хочу отдать ее тебе. Береги ее, потому что в ней – моя смерть.

– Как ты сказала? Ничего не понимаю! – Рука Изабеллы, которую она было вытянула, чтобы прикоснуться к ручке, замерла в дюйме от нее и тотчас же отстранилась. – Что ты имеешь в виду?

– Весь мой посмертный опыт – то, где я очутилась сначала и куда попала, – все теперь заключено в этой ручке. Если ты окажешься в опасности и тебе нужно будет спрятаться, проверни верхнюю часть ручки, чтобы высунуть стержень. Ты попадешь в мою смерть, там тебя никто не тронет.

– Винсент то же самое обещал, когда привел меня сюда, – хмуро сказала Изабелла.

– И был прав, – кивнула бабушка. – Просто тебе пора уходить. Но ведь ничего страшного с тобой здесь не произошло, верно? Если ты попадешь в мою смерть, то сможешь там остаться сколько пожелаешь, потому что она уже свершилась. И, как любое прошлое событие, является неизменной.

На сей раз у Изабеллы хватило духу взять со стола ручку. Однако она проделала это едва ли не с большей осторожностью, чем сама старушка. Она подняла глаза на бабушку, но затем снова обратила взгляд на ручку.

– Помнишь, как ты любила смотреть ковбойские фильмы вместе с отцом, когда была маленькой? И всегда пугалась, когда на экране начинались драки или перестрелки, и бежала прятаться в ванную? Ну вот и считай эту ручку чем-то вроде убежища.

– Ты ведь со мной лукавишь, а, бабушка? – произнесла Изабелла. – Ты что-то недоговариваешь!

Старая женщина взглянула на нее в упор и солгала:

– Нет. Я все тебе сказала.

– Но что же будет с тобой, если я войду в твою смерть?

– Ничего, Изабелла. Ничего нового. Со мной все уже случилось.

Ее ложь повисла над столом и легла рядом с тарелкой с золотистыми пирожными. Она сверкала и переливалась, словно гигантский ограненный драгоценный камень. Старая женщина ее видела. Молодая – нет, но чувствовала, ощущала ее присутствие. Ведь недаром же она совершила путешествие в смерть и вызволила оттуда Винсента. Она нахмурилась, и взгляд ее остановился как раз там, где лежала ложь.

Заметив это, бабушка словно бы ненароком провела по этому месту ладонью, так, как будто стряхивала на пол соринку. Сверкающий камень упал на пол и закатился под кровать.

Правда же состояла в том, что стоило Изабелле проникнуть в смерть своей бабушки, и старая женщина оказалась бы навек заключена в этой комнате. Ей больше не позволили бы ее покинуть. А значит, она не смогла бы вернуться в чистилище и никогда не попала бы в Мозаику.

Из дворика послышался собачий лай.

– Тебе пора. Он тебя зовет. – Бабушка произнесла это едва ли не с облегчением: она почти никогда не лгала своей Изабелле и теперь боялась ненароком проговориться, если та будет задавать вопрос за вопросом.

– Просто пес залаял. Откуда ты знаешь, бабушка, что это за мной?

Чувствуя, как любовь к этой девочке, к этой женщине, ожидающей ребенка, затопляет душу без остатка, старушка привлекла ее к себе:

– Знаю, и все. Тебе пора, дорогая. Но если бы ты знала, как я счастлива, как благодарна, что нам с тобой довелось еще раз повидаться.

Изабелла крепко ее обняла:

– А что будет с тобой, когда я уйду?

– Останусь здесь, попью чаю. Погода чудесная, в самый раз для прогулки по городу.

Изабелла слегка отстранилась.

– Так ты можешь уйти из дому и погулять по городу?

– Я тебя имела в виду. Впрочем, сама увидишь. – Она разжала объятия и встала из-за стола. Взяла ручку, вложила ее в ладонь Изабелле и сомкнула ее пальцы вокруг серебряного корпуса. – Береги себя. – Слова ее относились и к безопасности Изабеллы и к ее собственной смерти. Она всей душой надеялась, что в случае необходимости внучка воспользуется подарком.

Вся во власти жертвенной любви к Изабелле, она вдруг осознала, что ничего не боится – пусть с ней произойдет что угодно, она готова ко всему. Ей стало почти безразлично, останется ли она навек в этой комнате или вернется в тот несказанно прекрасный край, где очутилась после смерти. Она совершила то, что считала нужным, и ее душу наполнило чувство удивительной гармонии. Несколько мгновений назад она рассталась с единственным своим достоянием, но не ощутила пустоты в сердце. Напротив, такой полноты ей не доводилось испытывать никогда – даже после смерти.

Захлопнув за собой входную дверь, Изабелла не оглянулась. Она не знала, доведется ли ей еще когда-нибудь побывать в этом доме. Ей не хотелось об этом думать, как, впрочем, и ни о чем другом. Кроме одного – бабушка велела ей следовать за собакой. Что ж, именно к ней она и направилась.

Пес, сидевший на том же самом месте посреди лужайки, взглянул на нее с полнейшим равнодушием. Изабелла подошла к нему и сказала:

– Привет, Хитцел.

Она нисколько не удивилась бы, ответь он ей: «Привет, Изабелла».

Но собака молчала. У Изабеллы мелькнула мысль, а вправду ли у него такая диковинная кличка? Быть может, бабушка просто пошутила? Ну кому в самом деле придет в голову назвать так свою собаку?

Хитцел не пытался рассеять ее недоумение. Враждебности он к ней не проявлял, но и особого дружелюбия тоже. Даже лапу не протянул, чтобы поздороваться.