них уже начался сезон гнездования, так что если и прилетит кто, то в основном беспарный молодняк.

— Никто не будет лишним, — веско заметил бывший наставник, и я кивнул.

Хочу к моей Стрекозе. Хоть пару часов полежать рядом, вдыхая запах, грея ее и согреваясь сам. А еще она меня любит. Не в тему, ага, да и пофиг. Любит. Я знал. Но она сказала. А я ведь все равно знал и раньше. Но услышать — та-а-акой кайф. Хоть и знал ведь. Привет, я Киан Мак-Грегор, и от воспоминания о признании моей женщины в любви я становлюсь зацикленным на этом дебилом. И мне плевать.

Хард что-то еще сказал мне в спину, но я не сразу и расслышал.

— М?

— Я сказал, что не лезь со своим криворуким обучением к моей… к полукровке. Я сам научу ее всему, чему нужно, — проворчал Хард практически себе под нос и преувеличенно пристально глядя куда-то в небо.

— Не тебе решать. Не-а. Ты свое право первенства в этом просрал уже. Так что это как мелкая захочет.

Пробормотав нечто злое про баб, которых я распустил в край, старший обернулся и унесся прочь. А я едва ли не бегом вернулся в лагерь и заполз под одеяло к Летти. Чтобы не сомкнуть глаз ни на мгновение, ломая себе голову над тем, как чертова дракона взять в драку, а ее бы хитрым образом нет. Что бы она там ни ворковала матом о равноправии, о необходимости участия, хрена с два я с готовностью соглашусь с неизбежностью этого. Биться и охотиться должны самцы, мужики, а женщинам уготована великая миссия — жалеть и лечить наши раны и пилить, чтобы жизнь полной скукой не казалась. Да, слышала бы Войт эти мои мысли, пришлось бы еще и яйца регенерировать. Но, к сожалению, ничего мне так и не придумалось.

Глава 39

Даже сквозь сон я, казалось, могла слышать, как оглушительно громко ворочаются извилины моего виверна в тяжких думах, и даже прекрасно знала, о чем они. Как технично сбагрить меня с глаз долой в какое-нибудь тихое и безопасное местечко, пока будет происходить вся заварушка. На все сто уверена, что если бы был вариант отцепить меня хоть как-то от дракона и посадить где-нибудь на цепь там, где никто, кроме него, не найдет, он так бы и сделал, наплевав на все мои возмущения и любые репрессии, которыми бы грозила. Понимала ли я его такое стремление защитить, несмотря ни на что, даже если против воли и в ущерб всему остальному? Еще как! Ведь будь у меня способность повелевать реальностью, я бы вообще разрулила все, не вмешивая никого в разборки. А Киана бы к ноге приковала, чтобы на глазах был и никуда не рыпался. Эх, пора взрослеть и прекращать периодически поддаваться фантазиям типа «если бы я была всемогущей, то сделала бы хорошо всем».

Мак-Грегор, тяжко вздохнув, завозился, собираясь выбраться из-под одеяла. Я, не открывая глаз, развернулась лицом к нему, не обращая внимания на жалобный вой в ребрах, обняла за шею, уткнулась в голую горячую грудь, закинула ногу на бедро, опутывая его моим собственничеством. Такая вроде бы глупость несущественная — полусонные обнимашки, но когда они с правильным человеком… или не человеком — не важно, насколько же они уместно и великолепно ощущаются. Это как какое-то обезболивающее и успокоительное, не просто принятое внутрь, но и обернутое нежнейшим теплым покрывалом с головы до ног, лучшее лечебное и пробуждающее оптимизм средство для тела и души. В такие секунды начинаешь верить, что все будет супер, сегодня, завтра, всегда, и этот утренний стояк, вжимающийся в мой живот, ни за что не исчезнет из каждого моего дня. А чего можно хотеть от судьбы сверх этого? Богатства? Удобств и уюта? Беззаботности и покоя? Без вот конкретно этого мужчины рядом все это мне куда упиралось?

— Детка, еще немного поерзаешь — и я опозорюсь, — без всякого раздражения проворчал Киан в мое ухо, облизав мочку.

— Перед сражением мы должны обязательно хорошенько потрахаться, — пробубнила я, и резкий рывок внизу ясно дал понять о степени одобрения этой идеи моим виверном.

— И перед, и после, и еще после, а потом еще сильно-сильно после, — согласился он. — Когда вся эта хрень закончится, месяц из тебя не выйду. Нет, чего уж там, год. Но сейчас мне нужно идти обшарить окрестности, чтобы ты могла спокойно доспать. Отпустишь?

— Нет, никогда не отпущу, но ненадолго отлучиться позволю, — нарочито строго нахмурила брови, но глаза так и не продрала. Мой бедный организм буквально молил о продолжении отдыха.

— Обожаю это, — почти простонал Мак-Грегор, все же отстраняясь.

— Что?

— Все. Как обнимаешь, вцепляешься, бурчишь и лягаешься спросонья, орешь на меня, сопишь рядом, как кончаешь для меня, рычишь «не отпущу», ревнуешь, заявляешь, что я твой, что любишь. Тебя обожаю, детка.

— Люблю тебя, ящер, — невнятно ответила сквозь сон, и ничего не трепыхнулось во мне, словно это признание — самая естественная вещь, способная произойти между нами.

* * *

Я была. Существовала. Плавала в каком-то странном мареве. Странном, но приятном, насыщенном всеми цветами и существующими оттенками, отзвуками, напоминающими миллион разных сердцебиений одновременно, которые, однако, не сливались в хаос, пели каждый свою неповторимую мелодию, неразрывно созвучную со мной. Еще там были целые потоки, нет, даже океан силы, больше океана, больше моего сознания, Вселенная. И она была мною, я ее частью, а она моей, и те самые потоки монотонно, но идеально текли от меня и ко мне, создавая впечатление глубочайшей гармонии.

Вдруг в этом пространстве идеала случилось что-то… непонятно сначала что, но это причинило боль. А вслед за этим сила стала утекать по капле, словно кровь из открытой раны. Раны, которая была вроде нигде и везде. Сознание стало туманиться, дробиться, терять четкость, создавая сумбур. Так, словно меня не просто становилось больше, а я развалилась на куски. Много-много, бесконечно истекающих силой-кровью кусков. И меня становилось все меньше и меньше, я больше не была частью чего-то, я превращалась в ничто, исчезала. Все, что от меня еще оставалось, — это крошечные зерна, все еще теряющие жизненную силу, но не по своей воле, а по принуждению, и поэтому у них не было возможности возродиться, вернуться, стать опять целой мной или сотней новых самостоятельных «я».

И тогда я воззвала о помощи в последнем отчаянном порыве, пока еще не слишком поздно. Послала вопль о спасении в то самое