– Что вы! Парижские катакомбы – это тысячи выходов и входов, в самых невероятных местах. У нас есть люди, умеющие ходить по катакомбам, но всего о катакомбах не знает никто. Совсем никто.

Вы даже не представляете, какие жуткие истории рассказывают об этих местах и сколько людей ушло в подземелья, чтобы никогда не вернуться. Если Гильом выберется оттуда – буду счастлив.

– Значит, ушел…

– Ушел, к сожалению, ушел, но город наш! Сейчас мы поедем, навестим кое-кого…

– Тех, кто караулит профессора Д`Антркасто?

– А кого же еще?!

Когда друзья еще только входили в Версаль, в этот же самый момент незнакомый человек в штатском, но с выправкой офицера, стоял перед главой военной разведки. Он уверял, что у него есть срочное сообщение исключительной важности, он был обыскан и допущен. Остались вдвоем.

Пожилой офицер обратился к генералу, и первое его слово было неожиданным:

– Континент.

– Остров Корсика, – автоматически отозвался тот и оглянулся… Хотя они были одни.

Посланец Селье разулыбался.

– Де ла Рокк говорил, вам можно верить… вы наш…

– Если вы патриот, вы в любом случае должны верить своей разведке.

– В нашей разведке тоже есть уши Приората… Вот список людей Приората в армии.

Генерал взял бумагу, начал читать; буквы сами собой плясали, расплывались перед глазами. Рука у него вдруг задрожала так, что он испугался выронить документ, и он положил его на стол. Руки дрожали; принесший бумагу смотрел на генерала так, словно дал вкусную конфету ребенку.

– Позвольте быть свободным?

– Нет… Ваше имя! Имена добывших этот… этого… эту драгоценность?

– Зачем?

– Вы будете представлены к высшим наградам республики. Ваш подвиг должен быть вознагражден!

– Пустое. Мое имя – патриот. Разрешите быть свободным? У нас каждый ствол на счету.

Генерал гулко сглотнул.

Улыбнувшись, пришедший отдал честь, четко повернулся и вышел.

Оставшись один, генерал опять взял документ. Руки опять задрожали. Генерал ударил по краю стола ребром ладони… еще раз. Невольно поморщившись, он снова поднес к глазам бумагу.

Когда генерал еще держал в руках драгоценный документ, а Петя и Селье входили в кабинет де ла Мота, несколько людей средних лет открыли отмычками дверь квартиры в дорогом «буржуазном» районе. Стоя в прихожей, прислушались: кто-то постанывал, сопел. В комнате с тяжелыми шторами, среди вычурной, заставленной бронзовыми безделушками мебели, дымились свечи китайских благовоний. Плыл дымок, распространял тяжелый, душный запах, и в этом запахе, на фоне шкапов с книгами и картин, великий Магистр Приората Сиона, Жан Кокто, стонал, пристроившись позади своего любовника, другого Жана – Моле.

– Неужели нельзя подождать! Я же просил не беспокоить!

Великий магистр вскочил, расставил руки… Он вскочил возмущенный: неужто ситуация такова, что нельзя дать ему еще несколько минут привычной жизни?! Но к чести его, он мгновенно все понял, этот голый, как Адам, человек с потасканным важным лицом, с еще напряженным, влажно поблескивавшим членом. Что-то дрогнуло в лице, он отступил… Не давая Кокто скрыться, офицеры дружно разрядили пистолеты. В тесной комнате громыхнуло очень сильно.

– Ах! – Стоя на коленях, Жан Моле прижимал руки ко рту.

– Не тряситесь, мадам, – отнесся к нему офицер. – Вас не тронут.

Он подошел вплотную к лежащему навзничь. Кокто сделал судорожное движение, и офицер выстрелил в голову. Какое-то время он смотрел на расколотый лоб, отвисшую челюсть – проверял.

– Пошли, ребята!

Грохоча сапогами, люди шумно вышли – тихариться сделалось не надо.

В комнате тревожный аромат смешивался с запахом пороха, смрадом фекалий. Течение воздуха из приоткрытой двери клонило дымки благовоний, шелестело страницами, но не было в силах развеять тяжелого воздуха.

Как верно сказал почтенный Артур Конан-Дойль, каким бы чудовищем ни был человек, обязательно найдется женщина, которая его оплачет. Мать-воровка не оплакала Жана Кокто, но над трупом Великого магистра судорожно рыдал его любовник. И правда: «по мощам и елей».

Пока Жан Моле причитал и рыдал, один из членов Национального собрания стоял перед людьми в военной форме.

– Признаете ли вы маршала Петена Президентом республики?

– Еще нет, – улыбнулся депутат. – Нам еще предстоит его провозгласить Президентом.

– У вас будет такая возможность.

– Нельзя пренебрегать установленными формальностями, – убежденно сказал депутат. Его собеседник пожал плечами.

Другой депутат в это же время кричал другим людям и тоже в форме, что не подчиняется узурпатору, правому тупому генералу, реакционеру и преступнику.

– Вам придется отдохнуть, – сообщили ему.

– Это незаконно!

– Предавать родину тоже незаконно.

Третьего депутата волокли, заломив руки. Волокли военные, руководил господин в штатском.

– Я требую! – кричал депутат. – Я требую!

– Вы ничего уже не можете требовать.

– Я требую адвоката! Я ни слова не скажу без адвоката!

– Адвоката вам нужно – тоже члена Приората? – деловито уточнил офицер разведки, что в штатском. Челюсть у депутата отвисла, в глазах плеснул ужас; члены негодяя, помимо его воли, расслабились; это облегчило работу деловито тащившим его на расстрел.

Великий Навигатор бежал куда-то по неведомым никому угольно-черным ходам, Жан Моле рыдал над покойным Жаком Кокто, депутаты Национального собрания принимали свою, такую разную судьбу, когда на площади Бастилии грянули ружейные залпы.

Пальба раздавалась и раньше, вспыхивала в проулках и узостях парижских улиц – везде, где полиция не давала себя разоружить, и особенно там, где население приходило на помощь полиции. Но тут начались дела серьезнее: начались бои многочисленных, агрессивных отрядов красных с регулярной армией.

С самого начала красные отряды не занимали всего Парижа. Предполагалось, что они накопятся к северу от улицы Сент-Антуан, тремя колоннами двинутся к центру, а потом уже захватят «буржуазные» Восток и Юг.

Двигаясь к центру, красные же «мобилизовали» всех молодых мужчин, которых они нашли в городе и кому не хватило ума сразу же убежать. Даже на традиционно пролетарском «западе» и «севере» Парижа далеко не все вдохновились криками, красными тряпками и завываниями лозунгов. Но если красный отряд прихватывал парней – деваться им было уже некуда. Таких «новобранцев поневоле» видно было издалека – по неуверенным движениям, загнанному выражению на лице.

Не войди в город армия – Париж полностью оказался бы во власти дичающих от собственной безнаказанности, налитых самогоном банд. Повторился бы страшный и гнусный опыт «парижской коммуны» – расстрелы заложников, пытки, поджоги, убийства детей, попытки стереть с лица Земли город. Не один Париж – вся республика оказалась бы ввергнута в хаос. Соседи оставят ее истекать кровью? Повторится кошмар Гражданской войны в Испании, революция плеснет кипятком по всей Европе. Вторгнутся соседи, начнут помогать каждый своей стороне? Начнется серия войн, чреватых Второй мировой.