Я перевел дух и осторожно тронулся.

– Молчишь?

– А чего говорить? – Юра саркастически хмыкнул. Он был суров. – Про тебя все понятно. Судьба ежедневно и ежечасно дает тебе один шанс за другим – а ты высокомерно отказываешься. Три часа назад бывший сокамерник предлагал тебе порвать всех твоих врагов – ты отказался. Два часа назад дураки совали тебе деньги – ты не взял. Десять минут назад адвокат предлагал тебе помощь – ты не принял ее. Ты играешь против всех. Хочешь выгрести против течения.

Мучимый сложными чувствами – с одной стороны, раздражением, с другой стороны – сожалением о непоправимо испорченных штанах, с третьей – неприкрытой щенячьей радостью (все-таки друг не оставил меня, вернулся), – я выкрикнул:

– Это ты научил меня так жить! Это ты меня сделал!!! Это ты нас всех перезнакомил! Меня, Сережу Знаева, Шульца, адвоката и еще добрую сотню человек... Даже моя жена – и та возникла благодаря тебе...

– Это еще почему?

– Ты отдал мне машину. Я ездил на этой машине. Однажды – подвез красивую девушку. Дальше – свадьба...

– Понятно.

Я помолчал, заново обдумывая то, что только что сказал.

– Ты создал всю мою жизнь. Ты проложил рельсы – а я до сих пор еду по ним. Я – это ты. Я – продолжение тебя.

– Слишком заумно.

– Тем не менее оно так. Ты пришел, взбаламутил, изменил судьбы многих и многих, а потом исчез. Ты, как какой-нибудь Джеймс Дин, толком так ничего и не создал, а когда тебя не стало, все поняли, что без тебя плохо. Ты выскочил, полыхнул – и сгорел дотла. А мы, оставшиеся, теперь вяло бродим, тлеем себе... словно сырые дрова... и вспоминаем тебя, жившего иначе...

– Хватит громкого базара, – грубо прервал меня друг. – Если ты думаешь о себе, как о сыром полене, значит, тебе так о себе удобно думать. Что касается меня, то я никого ничему не учил. Рельсы никому не налаживал. Я жил, как умел, как считал нужным. На этом закончим теоретическую часть. Тормози, я вижу хороший магазин...

– Зачем нам магазин?

– Тебе надо купить новые штаны. Пойдем. Ствол возьми с собой. А то опять по морде получишь – а ответ дать не сможешь.

В дверях торговой точки я столкнулся с кем-то сладко пахущим и лощеным, но увидев грязного и растерзанного меня, чувак резко передумал заходить. В общем, я отпугнул потенциального покупателя.

Едва вошел, как подскочил продавец. Искусно покачивающий бедрами изящный мальчонка с длинными волосами и серьгами в обоих ушах. Юра с отвращением смерил его взглядом.

– Он что, пидор?

– Сейчас говорят – «гей».

– Гей? А по-моему, типичный пидор.

– А таких, как ты, сейчас называют «гомофобы».

– Сам ты гомофоб! Какой же я гомофоб? Я не гомофоб. Просто пидоров не люблю.

– Молодой человек, – вежливо сказал я. – Мне нужны штаны.

– Какие именно?

Не расположенный к беседам Юра грубо пояснил:

– Штаны! Такие, чтоб надеть и ходить.

– Что-нибудь поскромнее, – уточнил я.

– Стоп, – прервал мой друг. – Не надо поскромнее. – Он обернулся ко мне и понизил голос. – Ты идешь на серьезный разговор – с какой стати надевать скромные штаны? Купи самые козырные штаны, какие здесь есть. А лучше – целый костюм.

– А старый, чем плох?

– Мятый.

– Мы собрались дело делать или шмотки покупать?!

– Крутые дела делают в крутых шмотках, – просветил меня Юра и погладил себя по бортам пиджака, в котором его похоронили. – Ты идешь за бабки сражаться! Десять тысяч спасать! И должен нормально выглядеть. Сколько твоя семья может жить на десять тысяч?

– Полгода. Опять же, если вести себя скромнее.

– Вот. Тебе предстоит самый важный разговор на ближайшие полгода, а ты жмешься взять себе новый костюм.

В итоге я обогатился рубахой, галстуком и пиджачной парой. Перед тем как уйти, придирчиво оглядел себя в огромном зеркале, поправил торчащий из-за пояса пистолет и боковым зрением поймал взгляд продавца – испуганный, этакий овечий. Так даже геи не умеют смотреть – а только пидоры.

Машину, как полагается, мы оставили в квартале от цели. Дальше двинулись пешком. Юра вдруг занервничал – забегая то справа, то слева, заглядывая мне в лицо, затеял инструктаж. В общем, это мне не требовалось, даже слегка раздражало. Но не затыкать же рот другу, действующему из самых лучших побуждений.

Прохожие задерживали на мне взгляды. Не каждый день встречаешь на улице хорошо и дорого одетого человека с разбитым носом и заплывшим глазом, с устремленным в пустоту взглядом, шагающего преувеличенно энергично, практически не разбирая дороги, слегка пошатываясь и что-то бормоча себе под нос.

Через каждые два десятка шагов приходилось приостанавливаться, чтобы поправить пистолет, норовящий вывалиться из-за пояса. Это только в кино гангстеры совершают акробатические прыжки, разместив свою «Беретту» повыше ширинки. На деле пистолет лучше носить если и за поясом, то сзади, на спине.

– ...Войдешь – в дверях не стой, – бубнил друг. – Не здоровайся. Если он поздоровается первым – не отвечай. Сразу доставай волыну и двигайся к нему. Быстрым шагом. Не улыбайся. Сделай самую страшную морду, на какую способен.

– Не улыбаться?

– Нет.

– А не ты ли пятнадцать лет назад цитировал мне «Аквариум» Суворова. «Улыбайся, когда будешь убивать; улыбайся, когда будут убивать тебя...»

– Но ты же идешь не убивать! Ты идешь – напугать. Наехать. Прессануть. Ты идешь – закошмарить. Унасекомить. Ты идешь напомнить Сереже Знаеву, что он – никто, и звать его никак. Левый пассажир, фуцан, барыга-процентщик – вот кто он такой... Ты идешь для того, чтобы поставить его на место. Как только ты рванешься к нему со стволом – он отпрыгнет. Испугается. Кабинет у него большой, и он ломанется от тебя, как северный олень... И все. В этот момент ты уже победил. Дальше – скажешь ему пару нужных слов – и уходишь спокойно... Ствол на него не направляй. И вообще никак им не манипулируй. Чисто держи в опущенной руке. Кстати, какого черта я тебя учу? Ты же три года отсидел! Сам все знать должен. Ты что, никогда рамсов не качал? Не знаешь, как психологически задавить гада?

– Знаю. Качал. Пару раз. Но не с оружием в руках. И не с миллионерами, имеющими по двадцать человек личной охраны. Сам знаешь эти рамсы в общей хате. Не то сказал, не туда полотенце повесил... Нельзя сравнивать.

– Можно.

– Ладно, испугаю я его, унижу, словесно опущу – а как пойду обратно? Через охранников с автоматами?

– Будь уверен – ты выйдешь спокойно. Так же, как зайдешь. Окончишь беседу, повернешься к нему спиной, спрячешь машинку за пояс и исчезнешь. Кстати, секретарше как раз можешь улыбнуться. Знаев будет приходить в себя не меньше минуты. – Юра философски осклабился. – Я же видел его рожу. Она слишком круглая и сытая... Не думаю, что к нему каждый день приходят гости с огнестрельным оружием, чтобы объяснить ему, кто он таков есть... Он не отдаст охране никакой команды. Он не будет знать, что твой ствол – фуфло. Побоится, что ты устроишь пальбу в его заведении. Он попытается достать тебя потом.