Но она и так уже была готова. С того самого момента, когда в бальном зале он повернул голову и посмотрел на нее, будто на оазис в пустыне, потерянный для него среди долгих дней ожидания.

Джессика встала на колени, вытолкнула его пальцы и заставила его войти в нее. Как только она почувствовала его внутри себя, ее тело пронзил спазм. Алистер сжал ее бедра, устанавливая ритм их совместных движений.

Джессика потянулась вверх и вцепилась в узкую полоску дерева, на границе между мягкой обивкой и лакированной спинкой сиденья, и опустилась на него, устанавливая умеренный ритм их движений. Он сжимал ее до боли, грозя оставить на ее теле синяки.

— Подожди, Джесс!

Его бедра казались окаменевшими.

— Дай мне минутку. Ты сжимаешь меня как тисками. Нет. Ради Бога, не двигайся… О Иисусе!

Он испустил первобытный стон, и она ощутила внутри его рывок и извержение его семени. Он был только на полпути внутри ее тела, но будто ощутил удар, потом прикрыл ладонью ее рот, заглушая ее восторженные рыдания.

Прижимаясь губами к ее правому уху, Алистер пробормотал:

— Подумай только! Вокруг нас десятки людей, а мы вместе, и ты принадлежишь мне.

Она затрепетала, чувствуя, что страсть беспредельна и не поддается здравому смыслу. Где-то в отдалении слышались голоса пешеходов. До нее доносился шум проезжавших карет и смех пассажиров. Но сама угроза их разоблачения только подливала масла в огонь. Страсть сделала ее безрассудной. Сейчас для нее существовал только первобытный зов плоти.

— Если бы только они могли видеть тебя, как вижу я, — промурлыкал он, — распростертой на подушках кареты, с юбками, поднятыми вверх, сбившимися вокруг талии, и твое сладостное лоно, орошенное моим семенем.

Джесс встретила его взгляд из-под руки, прикрывающей ее губы, и в синей глубине его взгляда увидела отчаянную любовь и до боли трогающую нежность, опровергающие грубоватые слова. В этом любимом ею человеке было столько разных граней: он мог быть гладким, как отшлифованный водой камень, и грубым и шершавым, как гравий, в иные минуты уязвимым и ранимым, а в другие жестким и язвительным. Она не могла себе представить, как жить без всего этого. А вместе они составляли единое целое, потому что дополняли друг друга.

Алистер принялся покачивать бедрами.

— Твоя ненасытность и необузданность — просто подарок для меня, Джесс. Ты сама — подарок, и я сознаю это. Я знаю, какое доверие и какая любовь тебе требуются, чтобы ты могла отдать себя без остатка.

Его умелые ласки довели ее до края бездны. Она будто повисла, бездыханная, оцепеневшая, неподвижная.

— И за это я люблю тебя, — пробормотал он, воспользовавшись выбоиной в дороге, чтобы сделать последний рывок, повергший ее в экстаз. — Я люблю тебя больше, чем в силах вынести.

Джессика, все еще в его объятиях, содрогнулась всем телом, сжимая и втягивая в себя его трепетный жезл. Он последовал за ней, и она услышала его хриплый стон, заглушенный только тем, что он прижимался лицом к ее гладкой и скользкой от испарины шее.

Они льнули друг к другу, задыхаясь, и были целиком поглощены друг другом, хотя вокруг жил своей кипучей жизнью город.

«Наше сочувствие на стороне дебютанток, надеющихся на то, что им удастся захватить в свои сети маркиза. Прежде неприступная ледяная леди Т., ныне овдовевшая, была одета в пламенно-алое платье и повергла в гипнотическое опьянение лорда Б., который устремился к ней, как бабочка на огонь. Любезные читатели, этот жар был ощутимым.

Такой скандал! Такое бесчестье! Но в то же время как это восхитительно…»

Майкл, читавший это вслух, прервал чтение и опустил газету, в упор глядя на Алистера и поднимая брови.

— Что? — спросил Алистер, прежде чем позволить себе насладиться новым глотком эля.

— Не веди себя как трус. Я видел Джессику вчера вечером. Это платье… Что ты сделал с моей невесткой?

— Почему бы тебе не спросить, что она сделала со мной? Уверяю тебя, что ответ будет много пространнее.

Взгляд Алистера охватил весь просторный общий зал в джентльменском клубе Ремингтона. На этот раз его взгляд был встречен многочисленными улыбками и кивками. Теперь он понимал причину общего интереса к нему, неясную неделю назад.

Все здесь узнали о перемене в его судьбе раньше, чем он. Он все еще не привык к этому и чувствовал себя неловко.

Сегодня утром он навестил вдову Альберта, бесконечно любившую его брата, и предложил свою помощь на случай, если бы она потребовалась. По завещанию ей полагалось щедрое содержание, но ей могло потребоваться гораздо больше денег и собственности до тех пор, пока она получила бы все права на наследство. К тому же ей нужно было опереться на чье-то сильное плечо, и Алистер предложил ей это, понимая, как для нее важно чувствовать себя нужной и любимой, начиная новый день. В ответ на его поддержку она поделилась с ним своей тайной, знание которой могло многое изменить в его жизни. Этот ее дар он держал в сердце, пытаясь договориться с собой о том, как с ним поступить.

— Твое имя постоянно спрягают вместе с именем Джессики. Я это слышу весь сегодняшний день, — проворчал Майкл.

— Объявление о нашей помолвке появится в завтрашних газетах, и не беспокойся о пристойности. Это объявление должно было появиться еще сегодня… но прошлым вечером… меня задержали кое-какие обстоятельства.

Алистер решил, что будет хранить и беречь ту карету до конца своих дней. Он и Джессика могли бы освятить своей страстью и другие его экипажи, но этот должен был навсегда остаться в его каретном сарае, ожидая момента, когда он снова займется в нем любовью с Джессикой, и тогда карету уже нельзя будет использовать по назначению и она перестанет служить средством передвижения.

— А как насчет твоих родителей? — спросил Майкл. — Похоже, они не в восторге от твоих намерений.

Алистер пожал плечами, ощутив острый укол раскаяния, но счел, что не несет в данном случае никакой ответственности.

— Переживут.

Смятая газета в стиснутом кулаке Майкла привлекла его внимание. Он подумал, что подобную реакцию вызвал своими словами. Потом заметил, что взгляд Майкла устремлен за его спину. Проследив за направлением его взгляда, Алистер увидел графа Регмонта, входящего в зал в сопровождении шумной ватаги своих приятелей, следовавших по пятам за ним.

— Не пригласить ли его выпить с нами? — спросил Алистер, поворачиваясь спиной к вошедшему.

— Ты в своем уме? — спросил Майкл, и его темные глаза сузились, обнаруживая едва сдерживаемую ярость. — Я с трудом могу выдержать то, что этот человек еще дышит.

Брови Алистера взметнулись вверх. Ему было нечего ответить на это. Несмотря на сходство их личных обстоятельств, он не мог ничего возразить, принимая во внимание то, что и сам оказался в подобной же ситуации, когда брат Майкла предъявил права на женщину, которой Алистер жаждал обладать.