Различия в структурировании эдипального кризиса служат для Фрейда основанием для понимания фемининности и маскулинности. У девочек этот процесс сопровождается запутанным и неполным отказом от желания иметь пенис, которое в конце концов трансформируется в желание иметь ребенка и иметь отношения с мужчиной, способным этого ребенка дать. У мальчиков мать остается эротическим объектом, а катексис в конце концов переносится на других женщин; но желание подавляется страхом кастрации, которую может осуществить отец. Страх провоцирует идентификацию с отцом, интернализацию запретов и формирование сильного супер-Эго. Ни один из этих процессов не способствует формированию супер-Эго у женщин. Описанные сценарии – это, так сказать, стандартные варианты развития. Но эти сценарии не всегда имеют место и зачастую идут по «неправильному» пути. Далее, при более внимательном анализе оказывается, что эти модели несут в себе следы противоположных тенденций. Завершенный (complete) эдипов комплекс, утверждал Фрейд, включает амбивалентные чувства желания и ненависти по отношению к обоим родителям.

Наиболее существенная модификация этой концепции в рамках психоаналитической традиции связана с бо́льшим вниманием к доэдипальному периоду. Начало этой модификации было положено самим Фрейдом. В истории Человека-волка, его наиболее подробном анализе проблемы маскулинности, Фрейд отмечает, что в результате кризиса в отношениях мальчика с отцом стремление к женскому в отношениях с отцом было подавлено из-за страха кастрации: «Итак, явный протест мужественности!» Эта аргументация, очевидно, предполагает допущение доэдипальной маскулинности, которая была столь важна для маленького мальчика, что он прибегнул к подавлению сильнейшей привязанности в его половой жизни. Фрейд не оставил разъяснений природы этой ранней нарциссической маскулинности, но очевидно, что она не может быть отождествлена с активностью в оппозиции активность/пассивность, которой заражена дискуссия по вопросам гендера в психоанализе, включая более ранние сочинения Фрейда. Возможно, что она не особенно связана и с выбором сексуального объекта, и прилагательное нарциссический подходит здесь как нельзя лучше. В данном случае трудно избежать вывода о том, что речь здесь идет о культурной ценности, приписываемой мужскому в патриархатном обществе, и что она является важнейшей пресуппозицией классического эдипова комплекса. В этом контексте кажется оправданной та важнейшая символическая ценность, которая приписывается фаллосу во французской аналитической традиции.

Важность доэдипальной стадии отмечают и Чодороу, и Диннерстайн. Чодороу в своей книге говорит об эдипально окрашенных реакциях матерей на вопросы маленьких сыновей, которые толкают последних по направлению к эдипову комплексу, тогда как более тесная идентификация матерей с их маленькими дочерями ведет к более проницаемым границам самости. И Чодороу, и Диннерстайн подчеркивают половое разделение труда как решающее условие подобных доэдипальных состояний. Это означает, что психоаналитические стадии [развития] могут быть интерпретированы в терминах структур, определенных в Главе 5. Эти структуры взаимодействуют друг с другом по-разному на разных этапах развития ребенка. По мере его развития изменяется также доминирующая форма взаимодействия, влияющая на эмоциональную жизнь ребенка.

Если это так, то мы можем сделать вывод, что эмоциональные дилеммы, возникающие в связи со столкновением с властью в эдипальный период, зависят от результатов более раннего взаимодействия катексиса и разделения труда.

Психоаналитическая теория нормативного стандартного случая может быть подвергнута социологической ревизии с учетом этого вывода. Но данный анализ все же не объясняет того, что оставил необъясненным сам Фрейд, а именно насколько стандартным является данный стандартный случай. Длительный спор относительно культурной универсальности эдипова комплекса оказался не слишком продуктивным в плане прояснения этого вопроса. Те участники спора, которые стояли на стороне Фрейда, обычно считали само собой разумеющимся, что Эдип относится к обычному обиходу европейских семей, и обсуждали, присутствует ли он в примитивных культурах. Не способствует разрешению этого вопроса и честное признание Диннерстайн в том, что ни один из пяти человек, с которыми она состоит в близких отношениях, даже отдаленно не соответствует «коллективным портретам нормальной маскулинности и фемининности», изображенным в ее книге.

Корни этих сложностей связаны с унитарными концепциями гендера, которые обсуждались в начале Главы 8. Эти концепции исходят из допущения, что системный характер гендера и сексуальных отношений требует одной главной модели личности плюс девиации. Во второй части Главы 8 содержатся рассуждения, которые помогают понять значение эдипова комплекса. В процессе взросления формируется не единственная модель эмоционального развития ребенка, и эти разные модели формируются в связи друг с другом.

Фрейду удалось выделить и проанализировать одну из важных моделей психосексуального развития детей в европейских семьях. Если говорить о маскулинности, то вполне вероятно, что в социальном контексте венской верхушки среднего класса это была главная (hegemonic) модель. Некоторые из его описаний фемининности свидетельствуют о формировании модели утрированной фемининности, о которой шла речь в Главе 8, хотя неоднозначность и сомнения в его определениях фемининности свидетельствуют, что определение модели фемининности показалось ему более сложной задачей. Это положение дел согласуется с тезисом об отсутствии гегемонной фемининности в патриархатном обществе.

Главное здесь то, что ни одна модель развития не может считаться универсальной даже в пределах конкретного социального контекста, изучавшегося Фрейдом. В исследованиях, проводившихся в других социальных контекстах, например в исследованиях Анне Парсонс в Южной Италии, были выявлены другие ядерные комплексы, и этот результат должен апробироваться как на материале одной культуры, так и в сравнительно-культурном плане. Эдипальная драма развивается в определенных ситуациях и зависит от конкретных контекстов. Этот процесс не только в детстве протекает самыми разными путями; эти пути могут меняться и меняются по мере исторического изменения гендерных отношений. Предположение Эриксона, что в ХХ веке ядро невротического конфликта изменилось (сначала оно касалось сексуальности, а теперь связано с идентичностью), – полезно, хотя, на мой взгляд, и страдает чрезмерно высоким уровнем обобщения. Хорошо известное сейчас исследование по истории семьи, проведенное Филиппом Арьесом, а также исследования других специалистов свидетельствуют о еще более растянутых во времени изменениях в психодинамике развития ребенка.

В этом свете формулировки фемининности и маскулинности, данные такими психоаналитиками-диссидентами, как Адлер и Юнг, видятся в новом свете. Вместо того чтобы рассматривать их как замену Фрейдовой теории эдипова комплекса (именно так и мыслили свои концепции Адлер и Юнг), мы можем рассматривать их как объяснения альтернативных путей психосексуального развития, ставшие возможными благодаря исследовательскому методу, общему для всех школ психоанализа, а именно реконструкции истории клинического случая. Эти альтернативы включают: понятие компульсивного мужского протеста Адлера, о котором мы уже говорили выше; близкое к нему представление Юнга о сильной авторитарной мужской личности (persona), основанное на подавлении слабости и зависимости, которое сосуществует с подсознательной anima; модели авторитарного характера, разработанные Франкфуртской школой. Все эти понятия могут быть объединены как элементы психоанализа исторически сформировавшихся видов маскулинности. В книге «Авторитарная личность» содержится набросок портрета демократической личности и социально-политических условий сопротивления фашизму, положено начало рассмотрению исключительно сложной проблемы отношений между упомянутыми в ней разными видами социальной динамики.