Представление об идентичности как о когерентном ядре личности или полового характера получило распространение в 1940-е и 1950-е годы благодаря работе Эрика Эриксона «Детство и общество» и школе в антропологии, которая связывала тип культуры с отдельными чертами человеческого характера (culture-and-personality school of anthropology). Отнюдь не случайно развитие этих направлений совпало с возникновением ролевой теории в социологии. Теория идентичности использовала психоаналитическую идею различных уровней, или слоев, личности, но на самом деле разрушила ее, отказавшись от идеи фундаментального конфликта между уровнями. Таким образом, поверхностные уровни личности стали более или менее прямым выражением этого ядра.

Исчерпывающая критика подобных моделей личности потребовала бы длинного отступления, поэтому я ограничусь коротким обзором основных пунктов. Гомогенная, или гармоническая, модель гендерной идентичности не может объяснить креативность и сопротивление. В этой модели формирование гендерных практик, отличающихся от обычных, рассматривается только как девиация, причиной которой является неадекватная или отклоняющаяся от нормы социализация. Такая гомогенная картина ядра не учитывает совсем или отодвигает на периферию то смешивание гендерных элементов, которое классический психоанализ трактует как нормальную бисексуальность и которое признается сейчас важным даже в анализе личности с помощью шкал (например, в феномене андрогинии). И она делает когнитивный акт – признание себя мужчиной или женщиной – центральным в структурировании эмоций и при этом не принимает во внимание социальное структурирование этого когнитивного акта (гендер включает социальные категории, предъявляемые ребенку в практиках взрослых) или ее зависимость от эмоциональных процессов, не являющихся когнитивно организованными (т. е. процессов, которые фрейдисты называют первичными).

Теория социализации, предполагающая механизм передачи [знаний и навыков] и гармоническую модель того, что получается на выходе, имела смысл только в той мере, в какой социальные исследователи были готовы абстрагироваться от таких факторов социальной жизни, как выбор и сила. Я согласна с Сартром и Лэнгом в том, что эти факторы являются основополагающими. Агенты (agencies) социализации оказывают отнюдь не механическое воздействие на личность ребенка в процессе его роста. Они привлекают ребенка к участию в социальной практике на заданных условиях. Это привлечение может быть и часто бывает принудительным, сопровождается сильным давлением, направленным на принятие этих условий, и отсутствием упоминания альтернатив. Это эмоциональное давление хорошо отражено в автобиографических материалах, собранных участниками американского антисексистского движения мужчин, таких как автобиографические работы Сеймура М. Миллера и Майкла Сильверстайна. Тем не менее дети могут отвергать навязанные им модели, или, если говорить точнее, могут начинать делать свои собственные шаги на почве гендера. Они могут отказаться от гетеросексуальности, хотя, как показывают автобиографии геев, для того чтобы у человека сформировалась позитивная установка на гомосексуальность, обычно требуется длительное время. Они могут начать смешивать элементы мужественности и женственности, например девочки могут увлечься видами спорта, участие в которых основано на соревновательности. Другой вариант альтернативного развития – разделение жизни на разные формы. Это происходит, например, в том случае, когда мальчик, оставаясь один, переодевается в женщину (dressing in drag). Ребенок может начать фантазировать о какой-то жизни, совершенно не похожей на его реальную жизнь, что, наверное, является, самым распространенным явлением.

Если бы социализация протекала так гладко и успешно, как предусматривается в теории социализации, то было бы трудно объяснить высокую распространенность насилия, которая исторически существовала в отношениях между взрослыми и детьми. Складывается впечатление, что этот уровень существенно снизился в основных капиталистических странах за последние сто лет, ставших, как и предсказывала Эллен Кей (Ellen Key), «веком ребенка». Тем не менее и в этих странах снижение уровня насилия было далеко не повсеместным. Согласно анкетному опросу, проведенному в 1969 году в Сиднее, более 70 % мальчиков-подростков в возрасте от 11 до 14 лет сообщили, что в этом году их пороли или стегали прямо в школе. Если вы понаблюдаете за покупателями супермаркетов, то сразу заметите, насколько часто до сих пор детей бьют.

Дисбаланс власти позволяет взрослым, если у них возникает такое намерение, оказывать на детей сильнейшее давление. Взрослые реагируют также на противоречие процесса социализации, и их реакция может принимать форму попыток упорядочить и направить этот процесс за счет создания жестких режимов для формирования характера и идеологического воздействия. Классический пример такого режима – ирландская иезуитская школа, описанная Джеймсом Джойсом в его романе «Портрет художника в юности». Во многих случаях жесткие режимы оказывают то воздействие, на которое рассчитывают воспитатели: из послушницы в монастыре получается монахиня, из учебного заведения выходит исследователь, мальчик вырастает и становится похожим на своего отца. Удивительно, что парадигма социализации оказывается в некоторых случаях адекватной. Тем не менее понятие усвоение роли является необоснованно мягким для описания того жесткого давления, которое оказывается на человека в процессе его воспитания в рамках монастыря, учебного заведения и семьи. И даже в этом случае реакция на процесс воспитания может отличаться от ожидаемой: вместо законопослушного чиновника и доброго католика мы получаем Джеймса Джойса.

Адекватное описание формирования гендера должно объяснить такое отступление от ожидаемого результата как нечто большее, чем редкое исключение или социальное отклонение. Это возможно только в том случае, если анализ удачной социализации осуществляется в терминах, которые позволяют нам понять и неудачную.

На основании вышесказанного можно сформулировать несколько критериев, которым должна соответствовать теория формирования гендера. Она должна учитывать социальные и личностные противоречия. Она должна учитывать власть и ее воздействие и при этом не превращать людей в автоматы; она должна объяснять мотивы послушания и согласия, например в случае, когда ребенок подчиняется родителям из-за потребности в родительской любви и ласке. Она должна распознавать различные уровни личности и при этом не сводить отношения между уровнями к утверждению, что один уровень просто выражает характеристики другого. И, наконец, самое важное качество теории, в каком-то смысле покрывающее остальные ее качества, – историзм: она должна рассматривать личность в терминах траектории – темпоральной и ситуационной – и идентифицировать постоянные исторические изменения социальных сил, влияющих на личностный рост.

Это довольно жесткие, но в то же время обоснованные критерии теоретичности. Я считаю, что только два подхода приближаются к тому, чтобы им соответствовать: классический и экзистенциальный психоанализ. О них мы и будем говорить в оставшейся части данной главы. По разным причинам оба этих подхода не вполне удовлетворяют нашим критериям. Мы рассмотрим эти причины и в следующей главе постараемся наметить пути изменения представлений о личности.