– Не трубить! – распорядился капталь.

Если дать сигнал к атаке, у врага появится несколько лишних секунд. Лучше просто выскочить из леса, и тогда французы сообразят, что смерть пришла к ним в гости в этот теплый день, когда гасконцы проделают уже половину пути по склону.

Лошадь капталя заржала и снова забила копытом.

– За Бога, Гасконь и принца Эдуарда! – провозгласил де Бюш.

И ударил коня шпорами.

«Клянусь Господом! – подумал он. – Нет ничего, что способно сравниться с этим чувством». Добрый конь, крепкое высокое седло, копье и враг, захваченный врасплох. Предвечерний час наполнился грохотом, комки грязи вырвались из-под тяжелых копыт, когда триста семнадцать конников вылетели из леса и понеслись вниз по склону. Штандарт капталя, с ярко выделяющимися на черном поверх желтого поля кресте серебряными раковинами, затрепетал, когда знаменосец взметнул его.

– Святая Квитерия и Гасконь! – выкрикивали теперь воины.

Капталь рассмеялся. Святая Квитерия? Это была девушка-христианка, которой за отказ выйти замуж за сеньора-язычника отсекли голову. Однако ее обезглавленное тело подобрало отрубленную и окровавленную голову и отнесло в одно место в горах, где, говорят, и по сей день случались чудеса. Квитерия считалась святой покровительницей Гаскони. Долбаная девственница! Но вдруг она свершит то чудо, которое так им нужно? Когда у врага восемьдесят семь штандартов, как тут без чуда?

– Святая Квитерия и святой Георгий! – вскричал капталь.

Тут он увидел француза, развернувшего лошадь навстречу атаке.

У противника не было ни копья, ни щита, только обнаженный меч; и де Бюш сжал левый бок коня коленом, и тот послушно повернул. Казалось, скакун угадал желание хозяина и, пересекая дорогу, перешел на галоп. Копье капталя впилось французу в живот, с легким скрежетом пронзило кольчугу и ударило в одно из нижних ребер. Гасконец выпустил древко и выпростал правую руку, чтобы оруженосец вложил в нее секиру. Это оружие он предпочитал мечу. Секира брала кольчугу, даже латы. Де Бюш снова тронул коня коленом и обрушился на обратившегося вспять врага. Он рубанул секирой и ощутил, как та дробит череп. Капталь высвободил лезвие, вскинул щит, отражая робкий удар мечом слева, и краем глаза увидел, как нападающий растворился в кровавом мареве, когда моргенштерн Гийома смешал в кучу шапку с белым пером, череп и мозги.

Гасконские конники ударили по врагу. Бой не был честным. Арьергард французов отдыхал, пребывая в уверенности, что если кто в их армии и увидит противника, то это будет авангард, но вместо этого враг обрушился именно на них и устроил резню. Капталь убивал и гнал коня дальше, не давая французам хоть как-то опомниться. Гуще всего те скопились около брода, где под ивами собралась толпа людей и лошадей, и де Бюш свернул в ту сторону.

– За мной! – издал он клич. – За мной! Святая Квитерия!

Воины поворачивали коней следом за командиром; парни в кольчугах, с блестящей сталью и на могучих лошадях. На скакунах с белыми глазами, оскаленными мордами, в забрызганных кровью чепраках. Капталь врезался в беспорядочную массу французов и замахал секирой. Он слышал крики, пугал вражеских коней, врубался в толпу, не переставая орать. Французы уже бежали. Они взбирались в седла и давали шпоры. Некоторые кричали, что сдаются, а по всему заливному лугу рыскали гасконцы: они убивали, разворачивали и гнали коней, чтобы убивать снова. Капталь думал, что ему придется пробиваться через толпу, но толпа рассеялась, обратилась в бегство. Нет ничего проще, чем истреблять удирающих. Его скакун сам нацеливался на лошадь беглеца, набирал ход, выжидал, когда толчок коленом известит о том, что секира свершила свое дело, и высматривал новую жертву. Слева и справа от де Бюша другие гасконцы проделывали то же самое. За ними оставался след из истекающих кровью и корчащихся людей, лошадей – без седоков и убитых, – а они все пришпоривали коней, преследуя и разя, вымещая в этой оргии смерти все досады многодневного отступления.

Один из французов потерял голову и слишком резко повернул лошадь влево. Животное не удержалось. К луке седла у него были приторочены две окровавленные гусиные тушки, и когда лошадь повалилась, полетели перья.

Француз заорал – упавший конь придавил и сломал ему ногу, – потом попытался увернуться от падающей секиры капталя. Крик оборвался. Звала на помощь женщина, но ее мужчина сбежал, бросив ее в окружении гасконцев на залитом кровью поле.

– Труби отбой! – приказал де Бюш трубачу.

Его воины убивали. Они одержали верх, захватили по меньшей мере троих знатных сеньоров и положили множество врагов, а сами почти не пострадали, но беглецы удирали к главным силам французов, и пройдут считаные минуты, прежде чем армия примет меры и тяжеловооруженные конники пойдут в контратаку. Поэтому капталь увел своих обратно вверх по склону и скрылся в лесу. Долина, выглядевшая такой мирной, была покрыта кровавыми пятнами и усеяна телами.

Две армии встретились.

* * *

– Аббатство Святого Жуньена? – переспросил крестьянин. – Конечно, мессир. Езжайте по долине. – Его заскорузлый палец указал на север. – Это рядом, мессир. За утро можно волов туда и обратно сгонять.

Крестьянин молотил зерно, когда эллекин подъехал к деревне, и заметил всадников, только когда их тени легли на дверь гумна. Он уставился на пришельцев в немом изумлении, а потом упал на колени и пригладил пятерней челку. Томас сказал, что селянину ничего не грозит, они не причинят ему вреда, а потом, в сотый раз за время пути, задал вопрос, не известно ли ему про аббатство Святого Жуньена. И вот впервые нашелся осведомленный человек.

– Там монахи живут, мессир, – тараторил крестьянин, стараясь быть полезным. Он поглядывал куда-то влево – в той стороне, очевидно, жила его семья.

Его цеп – две деревянные дубинки, соединенные ремешком из кожи, – лежал в отдалении, на случай если эти мрачные люди на конях по ошибке примут инструмент за оружие.

– Кто твой господин? – осведомился Томас.

– Аббат, мессир, – сказал крестьянин.

– Какие там монахи? – спросил Бастард.

Вопрос озадачил простолюдина.

– Черные, мессир? – неуверенно предположил он.

– Бенедиктинцы?

– Ах да, бенедиктинцы. Вроде бы. – Крестьянин улыбнулся, хотя явно понятия не имел, кто такие бенедиктинцы.

– Другие солдаты сюда заглядывали?

Тут к селянину вернулась уверенность.

– Давно никого не было, мессир. Но в День святой Перпетуи появлялись несколько человек, это я помню. Приходили, да. Но не оставались.

– И с тех пор никого?

– Нет, мессир.

День святой Перпетуи миновал полгода назад. Томас бросил крестьянину серебряную монету и развернул коня.

– Едем на север! – крикнул он спутникам и поскакал в указанном направлении.

Были сумерки, а значит, время подыскивать место для ночлега. Там, где бегущая по долине река делала поворот, примостились под сенью дубов несколько хибар, но в северной оконечности долины, укрывшись за выступом леса, находилось село или маленький городок, присутствие которого выдавал дым очагов. Где-то там должно быть и аббатство. Два ворона перелетели через реку, черные на фоне темнеющего неба. Звонил колокол, сзывая народ к вечерне.