Ныне неаполитанский напор грозит затопить не только папскую область, но и сокрушить саму Флоренцию, а ради чего? У Владислава нет даже наследников! Передаст сестре, и будет у нас Джованна Вторая? В обоих смыслах! Того только и не хватало Италии!

Парадисис дальнейшие события опять рассматривает под углом лично-любовных отношений своего героя. (Как будто не было речей, выступлений перед народом, трагического приближения неаполитанских войск.)

1414-й год, «Диноре едва минуло шестнадцать лет, но она приобрела уже большой опыт и была достойной любовницей папы, сохранив при этом детскую наивность и непосредственность, свежесть и красоту ребенка.

Она многому научилась у Иоанна XXIII и прекрасно разбиралась не только в любовных, но и во многих других делах. Способная и умная, она все схватывала на лету! Иоанн часто с восхищением вглядывался в хорошенькое личико своей внучки-любовницы. «Эта девочка может мне помочь… Именно теперь…» – думал он.

По Парадисису Косса, преданный римлянами, бежит из Рима от Владислава почти один. Причем сперва перебирается во дворец Орсини (это 7 июля 1413 года!), куда Гуиндаччо приводит ему Динору, а ночью будит Коссу с известием, что Владислав в городе и римляне приветствуют его. Косса бежит. Но тут (драматическая встреча!) его как раз разыскала и встречает на улице Има Джаноби (бывшая Давероне).

– Где твой муж? – тихо спрашивает Косса.

– У меня больше нет мужа, – так же тихо отвечает она. – Я убежала от него!

Все четверо (две женщины, Косса и Гуиндаччо) идут потайным ходом на берег Тибра (ох, эта неистовая любовь всех романистов к тайным подземным ходам!), переплывают реку на лодке и укрываются в замке Ангела.

Потом Косса – Динора все время рядом с ним! – говорит девушке:

– Я хочу, чтобы ты осталась здесь, в Риме, познакомилась с Владиславом и заставила его полюбить себя![32]

Косса тут же посылает Гуиндаччо Буонаккорсо к Пасхалию взять пятьсот флоринов (в городе уже свирепствует кондотьер Тарталья!) и с письмом Коссы скакать в Перуджу, к аптекарю Черетами (как выясняется позже, за ядом, отравить Владислава).

Но мы, однако, знаем, что Коссе приходится в этот именно день бежать самому со всем своим двором, и на посыл к аптекарю у него просто нет времени!

Име он тут же сообщает «с деланной гордостью», Что Динора – его дочь.

«Потом внимательно посмотрел в глаза Име:

– Итак, сеньор Джаноби умер?

Уходившая Динора сердито и ревниво поглядывала издали на эту пару. Има счастливо улыбалась, радуясь встрече со своим первым и единственным любовником, ставшим теперь папой.

– Нет, – помедлив, ответила она. – Мой муж жив. – И, отвернувшись, тихо добавила: – Я бросила его и приехала к тебе.

Иоанн XXIII удивленно взглянул на нее.

– Он тебя мучил?

– Нет, – тихо ответила она, краснея. – Он меня любил. – И она закрыла лицо руками. – Я не знаю, что со мной, – помедлив, продолжала Има. – Я до сих пор схожу по тебе с ума… После стольких лет… Кажется, мне уж пора было бы стать умнее. Но я не могла больше оставаться в Милане.

Косса крепко прижал ее к себе».

Сцена решительно плоха. Здесь все натянуто, излишне сближено, да и попросту психологически неверно. Столь серьезная просьба к Диноре не могла быть изложена на ходу. Мол, прощай, девочка, да, кстати, стань любовницей Владислава и отрави его! Так с женщинами не разговаривают, тем паче с любимыми. Тут уж Парадисису изменил вкус, а в стремлении очернить своего героя даже и воображение отказало.

Има слишком нежданно оказывается на пути беглецов ранним утром, откровенные разговоры в присутствии обеих женщин совершенно неправдоподобны, и так далее.

И где смятение, ужас, толпа беглецов, падающие от усталости клирики, старик-священник с задранным вверх подбородком – отказало сердце, – брошенный на дороге, ржание лошадей, вопли и визги женщин, рейтары Владислава, врубающиеся в безоружную толпу, осатанелые наемники, рвущие с папских клириков золотые кресты, потрошащие жалкий скарб тех, кого они должны охранять? Где хриплое дыхание, пот, измученные до предела люди, чьи-то дети, чей-то скарб, грязь и пыль, скрюченные пальцы мертвецов, где это все? Куда подевалось? Хотя в источниках как раз об этом сказано достаточно ясно.

В дальнейшем Парадисис заставляет Динору влюбиться во Владислава, распутника не менее Коссы (Парадисис дает ему краткую, но мрачную характеристику), а аптекаря Черетами возревновать и дать Диноре (формально – своей дочери!) приворотное зелье, коим она должна была смазать перед соитием с Владиславом влагалище, после чего охладевший кней Владислав якобы снова преисполнится любовным пылом, от каковой мази оба и умирают в жестоких мучениях, Динора сперва, Владислав потом, а аптекарь, получивший тысячу флоринов и «отомстивший», – торжествует. Притом о матери и бабушке Диноры уже и речи нет. Вся сцена абсолютно неубедительна и страдает массой натяжек. Многое тут даже и не в характере Коссы, как его описывает сам Парадисис. Все очень похоже на торопливость автора детективного чтива, развязывающего сюжет серией нарочитых убийств.

Тут же Иоанн XXIII договаривается с Сигизмундом о созыве нового собора (в Констанце), не зная еще, что Владислав умер. Вот и опять тягостная накладка! Так-таки, все подготовив, и не знал? Не уведал вовремя? Да быть того не может! И даже пославши кардиналов к Сигизмунду, мог отозвать их назад! И не кричал он грубо на своих посланцев, кардиналов, уважаемых людей, старше его по возрасту, среди которых был и знаменитый грек Хризолор, не мог кричать!

Предыдущие события мы уже освещали. Успехи Владислава заставляют сблизиться с Коссой Флоренцию и Сигизмунда, Владислав идет от успеха к успеху, но неожиданно умирает 6 августа 1414-го года.

Вопрос – был ли он вообще отравлен? А ежели да, то отравлен Коссой или кем-то другим? Врагов у Владислава хватало. Могли его и Орсини отравить! Еще в молодости его уже травили по заказу авиньонского папы. Владислав выжил, но сделался заикой на всю жизнь. Могла и Флоренция руку приложить!

Ну а дальше с Неаполитанским королевством происходит то же, что с Миланским герцогством после смерти Джан Галеаццо. Развал государства, реальная угроза подчинения Испании, вновь обращаются к анжуйцам…

Когда судьба страны зависит от одной, смертной личности – плохо всегда. Устойчивы лишь те государственные образования, в которых созрела идея продолженности, скажем – святости власти, нерушимости раз и навсегда созданных установлений и институтов. В этом смысле до поры русская московская монархия, устроенная на принципе святости власти и единодержавия, оказывалась крепче всех. Но могла ли Италия той поры – столь мощно выдвинувшая идею всесильной независимой личности, могла ли она породить устойчивый монархический принцип, перед которым личность обязана была склониться ниц? (И который сохранялся-таки в соседних Франции и Германской империи!) Нет, не могла. И в этом была историческая трагедия страны, поставлявшей европейскому миру художников, зодчих, мыслителей и неспособной защитить себя, объединившись в одно мощное государство…