Но противник не устоял под натиском советских армий и частей Войска Польского. «Теперь гнев Гитлера, — продолжает Гудериан, — не знал никаких границ. Он совершенно утратил интерес к столь опасной для нас общей обстановке и занимался лишь варшавской неудачей… Гитлер приказал, чтобы офицеры генерального штаба, отвечающие за составление донесений и приказов, касающихся этого участка фронта, были готовы к допросу. Я заявил, что за события вчерашнего дня несу ответственность только один я и что поэтому арестовывать и допрашивать нужно меня, а не моих подчиненных…» Фюрер ответил: «Я хочу покарать не вас, а генеральный штаб. Я терпеть не могу, когда группа интеллигентов осмеливается внушать свои взгляды своим начальникам…»

Гудериан пытается возразить Гитлеру по вопросу использования прибывающих резервов, но, увы, фюрер не внемлет генералу, подпавшему под влияние «интеллигентов». И Гудериан сокрушается: «Когда Гитлер отворачивался от меня и бежал к камину, я устремлял свой взор на портрет Бисмарка работы Лембаха, висевший над камином. Строго глядели глаза этого крупнейшего государственного деятеля, Железного канцлера, на сцену, которая разыгрывалась внизу, у его ног… Взгляд канцлера спрашивал: „Что вы делаете из моего рейха?“»

В стане фашистских главарей идет тайное подсиживание друг друга. И Гудериан «благородно» возмущается их лицемерием, ханжеством, всячески стремясь доказать, что сам он не являлся безмолвным сатрапом Гитлера: «После этого мрачного эпизода из чудовищной драмы заката Германии я направился в приемную… Ко мне подошел Кейтель: „Как вы можете так возражать фюреру? Вы разве не видели, как он волновался? Что произойдет, если с ним случится удар?..“ Несколько человек из окружения Гитлера присоединились к Кейтелю, и мне снова пришлось выдержать тяжелый бой, пока не утихомирились эти пугливые души».

Советские танковые войска наступали без передышки, днем и ночью, в туман и снегопад. Единственным тормозом наступления была нехватка горючего и боеприпасов. Коммуникации растянулись почти на 400 километров, базы снабжения остались на восточном берегу Вислы. Не работали железные дороги, были разрушены автомобильные мосты через реки. В захваченных трофейных складах был только бензин, годный для автомашин, но не было необходимого для танков дизель-топлива. Порой сутками стояли без движения боевые части.

А нужно было спешить, нужно было упредить противника, чтоб не успел организовать оборону на реке Варте.

Ох, опять эта Варта, поперек горла эта Варта. Танкисты даже частушку сложили — были в ней такие слова:

21–22 января к Варте вышли главные силы корпуса, 44-й бригаде не удалось захватить мост через реку — противник, отходя, успел его взорвать. Принял решение обойти Познань с севера, выйти немцам в тыл. Но как переправить главные силы корпуса через реку — понтонно-мостовой батальон отстал, ожидая подвоза горючего. Все та же история… Выхода нет, приходится подручными средствами переправлять на другой берег всю мотопехоту 27-й бригады, батальоны автоматчиков 40-й и 45-й танковых бригад и часть артиллерии.

На следующий день к Познани подошли части 8-го гвардейского мехкорпуса генерала И. Ф. Дремова, с ходу атаковали восточную окраину города, но атака была отбита организованной обороной противника. К сожалению, у И. Ф. Дремова не было информации о количестве войск противника в Познани — последние два дня не было никакой связи со штабом армии.

Далеко оторвались танковые соединения от остальных наших войск за эти десять дней стремительного наступления. Но вот 25 января появились колонны 29-го гвардейского стрелкового корпуса старого моего нетерпеливого друга генерала А. Д. Шеменкова.

Признаться, за эту декаду успели мы соскучиться по матушке-пехоте и очень обрадовались подходу частей 8-й гвардейской армии В. И. Чуйкова — на душе стало легче: не одни мы на этом огромном пространстве, да и что танки без «царицы полей»!

Корпус генерала И. Ф. Дремова захватил несколько аэродромов противника. Я не виделся с Дремовым с того самого дня, когда мы вместе ожидали приема у маршала Жукова. Видимо, квитаясь со мной за розыгрыш, что я учинил ему, Дремов спросил, лукаво улыбаясь:

— Хочешь, Армо, я тебя на самолете покатаю, у меня их много?

— Поди, еще сбросишь с высоты!

— Это только у вас на Кавказе обычай кровной мести! — понимающе рассмеялся добрейший Иван Федорович, и мы крепко обнялись.

Хорошая шутка перед боем никогда не помешает

Познань окружена. Освобождена земля братского польского народа в полосе наступления 1-й гвардейской танковой армии. Возгласами «Нех жие Армия Червона!», «Нех жие Россия!» встречают нас поляки. Старики, женщины, дети и мужчины обнимают и целуют закопченных и промазученных танкистов, в руках у жителей красные и красно-белые флаги, нам подносят угощения. Но нам некогда, мы спешим на запад. На запад, к рубежам самой Германии.

К концу дня 26 января передовой отряд 11-го гвардейского танкового корпуса — 45-я гвардейская танковая бригада полковника Н. В. Моргунова — достигает города Альтершпигеля (Тшцель). Старая германо-польская граница. Отсюда 1 сентября 1939 года фашистская Германия развязала Вторую мировую войну. Река Обра. На том берегу Германия.

Сколько советских людей ждали этого дня, ждали как праздника, как награды за все муки, страдания и лишения, которые принесла им фашистская Германия! И вот советские танки у ее границ — советские воины видят воочию ее землю. Как тут остановиться, сдержать свой наступательный порыв! И передовой отряд пытается с ходу форсировать реку и ворваться на территорию врага.

Не тут-то было. Отойдя за реку, немцы взорвали все мосты, оказали нашему передовому отряду бешеное сопротивление.

26 января 45-я гвардейская танковая бригада вела бесплодные атаки в городе Альтершпигеле. В ночь на 27 января новый передовой отряд — 44-я гвардейская танковая бригада полковника И. И. Гусаковского — пошел в обход этого города на север, форсировал реку Обру и, не встречая сопротивления, устремился на город Хохвальде.

В три часа ночи авангард бригады — 3-й батальон майора А. А. Карабанова — вдруг уткнулся носом в железные надолбы на середине шоссе. Что такое?!

Саперы установили, что вправо и влево от шоссе сплошной и очень глубокий противотанковый ров с минными полями и гранитными надолбами. Но железные надолбы на середине шоссе не укреплены, а лишь вставлены в бетонные колодцы.

Тут И. И. Гусаковский догадался, что наскочил на укрепленный район противника. А вынимающиеся железные надолбы устроены как ворота для пропуска войск. Недолго думая, он приказал надолбы эти вытащить из колодцев, открыть дорогу и продолжал свое движение на запад.

Это был так называемый одерский треугольник, гордость немецко-фашистского военного руководства — Мезеритцкий УР. Весьма серьезная и очень сильная преграда на пути к Одеру. Передний край его предполья шел по западному берегу реки Обры. Вслед за предпольем — прикрытием — главная полоса обороны. Она находилась примерно в 20 километрах западнее реки Обры и проходила по рубежу: Шверин (Сквежна), Мезеритц, Швибус.