— Я знаю, что он был счастлив, — согласилась я.

— Это я сделала его счастливым. Мне это нравилось. Он был очень добрым, просто баловал меня… И когда все это произошло — ну, когда все узнали, кто была моя мать и все такое… он ни в чем не упрекнул меня, а только сказал: «Моя бедная девочка!» Он понимал, что я не хотела быть такой, как мать. Я желала быть нежной и добропорядочной. — Она сделала паузу и добавила:

— До того момента, пока вы сюда не приехали.

Я чувствовала, как во мне закипает злость, и в то же время мне было жаль ее. Я видела, что ей страшно, и подумала: «Вот еще одна жертва Дикона». Он — дьявол. Где бы он ни появлялся, он везде сеет зло. Но смею ли я проклинать его? Эвелина была той девушкой, которая с радостью отправится на сеновал с любым парнем, лишь бы он ее поманил.

Ее взгляд был почти вызывающим. Она доверилась мне и просила у меня помощи — нет, не просила, а требовала. Я должна была проникнуться ее трудностями, иначе мне самой грозили бы большие неприятности.

И, как ни странно, мне захотелось помочь ей. Нет, это не объяснялось только страхом перед ней.

Я сказала:

— Эндрю считал Ричарда родным сыном, не так ли?

— Да, именно так. Ему казалось это чудом. Все считали, что он уже не способен иметь детей, и это была правда. Но я-то хотела иметь ребенка. Ты не можешь осудить меня за это. Когда я родила, он не сомневался, что ребенок от него, и я не чувствовала угрызений совести. Он был так счастлив, когда родился Ричард. «Мальчик, — без конца повторял он. — Мой сын. Я теперь другой человек». Я тоже чувствовала себя счастливой, потому что подарила ему сына. Он не знал, как выразить мне свою признательность. Что в этом плохого, а? Скажите мне.

— Признаюсь, я не могу не видеть в этом добра, — ответила я. — Но из-за чего ты так волнуешься?

— Из-за его племянника. Он угрожает мне, говорит о всяких там юристах…

— Как он может? Есть завещание, и его нельзя оспорить.

— Да, завещание есть, Эндрю позаботился об этом. Он написал его сразу же, как родился Ричард. Он сказал мне: «Если со мной что-то случится, все останется тебе и мальчику».

— Я уверена, что племянник ничего не добьется.

— Но, видите ли, если он сможет доказать, что Эндрю не мог иметь детей…

— Не представляю, как это можно доказать.

— Думаете, что и он не сможет?

— Конечно, нет.

— В таком случае, никто не должен знать, что Ричард не родной сын Эндрю.

— Согласна, никто не должен знать.

— Но вы-то знаете.

Мы пристально посмотрели друг на друга, как в тот момент нашей давней встречи, когда она купила мое молчание ценой ключа от моей спальни.

Мы поняли друг друга, и мне стало легче.

И мне действительно захотелось помочь ей. Я видела перед собой жалкое существо, рожденное в этот мир, чтобы постоянно бороться с искушением плоти. Кто я такая, чтобы осуждать ее?

— Успокойся, — сказала я. — Он ничего не добьется. Эндрю написал завещание. Джон Мэйфер не сможет доказать, что Ричард не родной сын Эндрю.

Она признательно улыбнулась.

— Этот племянник запугивает тебя, — продолжила я. — По всей видимости, он только предполагает, что Ричард не ребенок его дяди; а ты, показывая свой страх, играешь ему на руку. Ты должна держаться уверенно и внушить себе самой раз и навсегда, что все права принадлежат тебе и твоему сыну. Я советую тебе обратиться к адвокату, например к мистеру Розену. Я уверена, что от Джона полетят пух и перья.

— А вы… не могли бы съездить со мной к мистеру Розену? Вы умеете говорить лучше меня.

Я чуть не рассмеялась. Ситуация показалась мне невероятно комичной. Ведь мы шантажировали друг друга, как бы заключили между собой негласный договор: ты молчишь о моих грешках, а я буду молчать о твоих.

— Завтра мы поедем с тобой в контору «Розен, Стид и Розен», предложила я, — изложим обстоятельства дела мистеру Розену-старшему, и, я уверена, тебе не нужно будет ничего опасаться.

Все вышло так, как я и предполагала. Мистер Розен-старший выслушал Эвелину и внимательно ознакомился с завещанием, по которому все наследство переходило к Эвелине, в пользу Ричарда.

— Здесь нет никаких оговорок, — заявил мистер Розен. — Я хотел бы увидеться с джентльменом, который намерен опротестовать завещание.

Он встретился с племянником, и тот отказался затевать тяжбу.

— По-моему, ему стало стыдно, — сказал мне мистер Розен. — Он рассчитывал обмануть наивную женщину.

На прощание он сказал Эвелине:

— Вы правильно сделали, что пришли ко мне. Если у вас возникнут трудности, буду рад оказать вам помощь.

Эвелина была благодарна мне и смотрела на меня с уважением. Но во всем, что она говорила, я легко угадывала скрытый смысл ее слов: «Ну какая же ты умная! Так ловко умеешь улаживать любые дела. У Жан-Луи нет никаких подозрений». Она сама с легкостью обманула своего Эндрю, но спасовала перед его племянником.

Все закончилось наилучшим для нее образом, потому что мистер Розен-старший вынудил Джона Мэйфера собрать чемоданы и уехать.

Но, хотя мне стало легче от того, что все так удачно разрешилось, чувство беспокойства не оставляло меня, и я постоянно задавалась вопросом: «Могу ли я доверять Эвелине?»

Она осталась без Эндрю с ребенком, которого, без всякого сомнения, любила. Ходили слухи, что она вступила в интимную связь с Томом Брентом, который присматривал за ее фермами. Она была молодой вдовой, неравнодушной к мужчинам, которые, в свою очередь, не были равнодушны к ней.

Мы часто виделись, поскольку были близкими соседями. Она стала посещать церковь и захотела стать членом церковной общины. Я посодействовала ей в этом отчасти потому, что мне было жаль ее, и решила, что это угодно Богу.

Из Клаверинга приходили письма. Матушка писала нам, что все они живут хорошо и мечтают о встрече с нами, потому что очень скучают без нас. Хозяйство в имении налажено, а Дикон проявил бурный интерес к его ведению и придумывает всякие новшества, которые пошли бы всем на пользу.

— Они считают его то ребенком, то гениальным изобретателем, — сказала я Жан-Луи.

— Что же, может быть, он почувствовал себя в своей стихии, — ответил Жан-Луи. — Ему всегда хотелось держать все в своих руках.

— Да, — согласилась я, — этот молодой человек не упустит своего.

— Мы должны встретиться на Рождество, — продолжалось письмо матери. Сепфора, нам нельзя находиться в столь долгой разлуке. Я так хочу увидеть милашку Лотти. Может, мы приедем к вам на Рождество, а может, вы — к нам. Мы побудем вместе. Между прочим, мы получили письмо, адресованное тебе и Жан-Луи. Я вкладываю его в конверт.