За какие-то секунды женщина преодолевает расстояние, отделяющее ее убежище из коробок от девочек. Она кладет руки Энни на плечи, но почти тут же залезает в сумку и достает оттуда пончик.

— Ты выглядишь ужасно, — произносит она. — Скушай вот это.

Энни говорит громче, но голос ее дрожит, и в нем слышится неуверенность.

— Мама?

— Вы понимаете, — убедительным тоном говорит Глория, — что мы любой ценой защищаем нашу систему.

— Систему?!

— Ну, вы понимаете. Это такие люди, как мы.

— То есть?..

— Консолидированные родственные умы, — объясняет Глория, и Бетц остается только догадываться, что означает «консолидированные».

— Консолидированные.

Не буду же я спрашивать, что это такое. Да ну ее. Бетц считает, что школьные уроки уже позади, и настало время получить ответы на вопросы. Она, Дэнни и Дэйв прыгнули в тяжелый внедорожник этой Глории Кац, поверив ей, как будто все происходящее совершенно понятно и не требует объяснений! За рулем сейчас Дэйв, а Глория заняла его место на заднем сиденье рядом с Бетц. А она-то за минуту до этого размечталась, что будет целую вечность вот так ехать рядом с парнем, в которого уже окончательно влюбилась. Они это еще не обсуждали, но ей кажется, что он тоже в нее влюблен. «Готов поспорить, что ты больше думаешь обо мне, чем я — о тебе», — заявил ей однажды парень, с которым она встречалась, так что, возможно, все зависит от пола. Она не уверена, но надеется, что, когда все закончится, Дэйв скажет, что это она, Бетц, а не Энни, помогла ему выдержать все испытания. Они с Дэйвом столько проехали вместе, через такое прошли…

Глория коротко поясняет:

— Это конвергенция!

Внезапно Бетц понимает, что на некоторое время забыла о главном. Долг требует вернуть Глорию к теме разговора.

— Я думала, что вы и есть «подземная железная дорога».

— И это тоже, — подтверждает Глория. Внедорожник направляется на юг по индейской дороге, которую трое подростков из совершенно другого штата сами, без посторонней помощи, не нашли бы никогда. Они отправились в путь с восходом луны, и по мере необходимости Глория посвящает их в новые подробности.

— Дорога. — Бетц отлично знает, что такое «подземная железная дорога», но Глория так зациклилась на своих сложных словечках, что нужно срочно добиться от нее чего-нибудь более простого. — Что и куда вы перевозите?

— Мы перевозим не вещи, а людей.

— А каких?

— По-разному, — нетерпеливо отвечает Глория. Объяснять она больше не собирается. — Так что, вы с нами заодно?

— Почему вам это так важно?

— Я должна в этом убедиться перед тем, как вы познакомитесь с остальными.

С консолидированными умами. У Бетц так и вертятся в голове эти слова. Машина катится настолько плавно, что трудно уловить направление движения.

— С остальными?

— Ну, пока что с одним человеком.

— Всего с одним? Я думала, что вы найдете тех, кто нам…

— Кто вам поможет. Наша сеть мала, и эта нить настолько тонкая, что не видна глазу, но она прочнее платиновой проволоки. — Теперь Глория выражается образно, и яснее ее слова от этого не становятся.

— Хорошо, но что же такое консолидированные умы?

— Поверьте мне, это залог нашего выживания. — Пусть эта энергичная и отважная женщина с роскошными волосами и не выглядит на свой возраст, но сейчас она кажется очень уставшей. В неярком свете морщинки на ее лице становятся глубокими, резко очерченными. У нее вырывается вздох, похожий на стон, и, чтобы скрыть это, она бодро добавляет: — Как бы то ни было, Ахмед вам понравится.

— Кто это?

— Мой новый мужчина. Он мулла.

«Фи, — думает Бетц. — Безобразно. Она же слишком старая, чтобы иметь любовника». От этой мысли ей становится так неловко, что она начинает придумывать что-нибудь, что уместно было бы сейчас сказать.

— Мулла, — вежливо говорит она, хватаясь за это слово, как за нарядный платочек. — Муллы бывают у арабов, да?

— У мусульман.

— Так значит, ваш… хм… Этот человек мусульманин, а вы…

— Я еврейка. Почему я, по-вашему, в курсе всего происходящего? Согласитесь, наш народ прошел тяжелые испытания, но в Америке евреи добились больших успехов. Мы умны, трудолюбивы и процветаем, а к некоторым вещам подходим особенно продуманно. Мы откладываем деньги, чтобы обеспечить себе счастливую старость, и вот поэтому мы первыми начали покупать отличные квартиры в кондоминиумах, не требующие больших расходов по обслуживанию и ремонту, первыми поехали в долгие круизы по Карибскому бассейну и первыми стали ездить в Европу на юбилейные годовщины свадьбы. Поэтому мы первыми и заподозрили… — голос Глории замирает. Она кашляет, будто поперхнувшись.

— Что заподозрили?

Глория качает головой, как человек, который не хочет, чтобы вы похлопали ее по спине.

Если эта женщина будет еще вот так сидеть, не дыша, она умрет прямо здесь, и что тогда? Бетц действует, как врач с дефибриллятором, — пациентку надо встряхнуть.

— Так вот, насчет того слова, Ихтус.

— Это я объясню позже.

— А тот рисунок на коре, который я вам дала. Это рыба или что?

— Потом, — отвечает Глория. Приподняв узенькие плечики, она возвращается к начатому и доводит свою мысль до конца, который, как они обе знают, уже близко. — Мы первыми поехали в путешествия по путевкам, часто нас отправляли дети, например, в подарок на день рождения, и мы первыми оказались на пляжах Майами, милая, и отели там роскошные. Но послушай, пусть мы, наверное, устали от долгой жизни, от семьи и понимаем, что заслужили отдых, но мы же не дураки. Мы чувствуем, когда становимся больше не нужны. Я говорю это как мать, а матери всегда знают.

Бетц бормочет:

— Не всегда.

Мир сейчас такой, что родители делают с детьми страшные вещи и считают, что это им на пользу, а ее мать вообще не представляет, что натворила.

Но Глория ее не слышит, она продолжает:

— Когда оказываешься в первых рядах, то первым замечаешь, например, кто поехал в Париж или Сан-Сити, и задумываешься, почему некоторые из них никогда не вернулись… Черт возьми, не заставляйте меня доводить эту мысль до конца.

— Можете не говорить, если не хотите.

— Это пока только пробная программа, и если мы поторопимся, то успеем все остановить.

— Так это программа!

— Ее называют «Решения».

— Ужасно.

— Не волнуйтесь, — улыбается Глория. — Мы кое-чего стоим. Во Франции во время Второй мировой войны это называлось Сопротивлением. Vive…