Артисты сознают, что главное — передать замысел композитора, но в то же время понимают, что они произносят распутинское слово. Автор либретто удивительно точно выбрал внутренние „несущие“ опоры — большой мир повести буквально оживает на сцене. С музыкой пришло другое — ведь ей дано оживить то, что стоит за строкой, заглянуть в глубины души, высказать, что не высказывается словами.

Мастерством, подтверждённым правдой чувств, остротой переживания отмечены исполнение партии Настёны Лидией Трофимовой. Её Настёна, такая простая и обычная, и вместе с тем тонкая и трепетная, — воплощение чистоты и совестливости народного характера.

Спектакль — суровый, повествующий о трагических событиях, сломанных войной судьбах, — несёт вместе с тем заряд внутреннего света. Потому ли, что звучит в финале звонкий мальчишеский голос? Нет, скорее это ощущение рождается в силу духовного света и чистоты, той высокой нравственной отповеди, мудрого предупреждения каждому, кто пришёл в этот мир: „Живи и помни“».

Прошло немного времени, и творчество Распутина вдохновило Кирилла Волкова ещё на одно музыкальное произведение. На этот раз он написал Сонату в двух частях для органа по мотивам повести «Пожар». Впервые сочинение прозвучало в Иркутске 14 марта 1987 года, накануне пятидесятилетнего юбилея писателя. Исполнил сонату заслуженный артист РСФСР Гарри Гродберг.

* * *

Здесь к месту будет сказать, что земляки писателя интересовались театральными постановками по произведениям Распутина не меньше, чем его новыми книгами. Усть-удинские друзья Валентина Григорьевича рассказывали, как группами ездили, чтобы посмотреть в Иркутском драмтеатре и в Театре юного зрителя спектакли по повестям «Последний срок» и «Прощание с Матёрой». А ведь преодолеть в автобусе сотни километров — тут желание должно быть особым! Ну и телевизионные показы, правда редкие, земляки не пропускали.

Сотрудники районной библиотеки (краеведческого музея в Усть-Уде ещё не было) стремились получить от Валентина Григорьевича хоть какие-то материалы о спектаклях: кто инсценировал его повести, какие отклики в печати появлялись, видел ли сам писатель столичные и иные постановки? Сохранились два коротких письмеца Распутина к заведующей библиотекой Л. Д. Петровой, как всегда, показывающих, что он не заботился о собственной популярности:

«Дорогая Любовь Дмитриевна!

Совершенно случайно Ваше письмо застало меня дома в хвори, поэтому так скоро я и отзываюсь на него.

Фотографии высылаю, их, я думаю, будет с избытком. Те, что отыскал на скорую руку из театральных программок, тоже здесь. Перечислить же, где, в каких театрах шли мои спектакли, не могу, шли они в очень многих местах, в том числе за границей, и тоже немало. Афиши я не сохраняю, рецензии тоже. Если обяжете и если что нужно, впредь из появляющегося, кое-что стану высылать.

Чем был рад… Всего Вам доброго! В. Распутин. 16 октября 1984 г.».

«Уважаемая Любовь Дмитриевна!

Разбирая свои бумаги, я нашёл кое-что, относящееся к моей работе для театра, что, быть может, Вам пригодится. Ежели же нет, возвращать не нужно, выбросьте в мусор.

Всего Вам доброго! С уважением В. Распутин. 9 ноября 1984 г.».

В восьмидесятых годах Распутин создал книгу, которую можно назвать уникальной, энциклопедической, занимательной — любое из этих определений подойдёт к ней. Я имею в виду уже упоминавшийся художественно-публицистический сборник «Сибирь, Сибирь…».

О суровом и великом крае от Урала до Тихого океана написано немало сочинений — этнографических, научных, учебных, не говоря уже о художественных произведениях. Но не было до книги Валентина Распутина изданий, в которых бы документально выверенно и занимательно рассказывалось не только о многовековом освоении обширной и труднодоступной земли, но и о духовном окормлении и культурном возвышении её. Да как, с каким сердечным жаром и с какой любовью к этому скрытному и распахнутому, неприветливому с виду и отзывчивому на ласку, скупому и щедро одаривающему за труды и терпение краю! И ещё: с какой надеждой на великое будущее Сибири и с какой горячей просьбой к современникам и потомкам беречь её!

«Нет, всё здесь задумывалось и осуществлялось мерою щедрой и полной, точно с этой стороны, от Тихого океана, и начал Всевышний сотворение Земли и повёл его широко, броско, не жалея материала, и только уж после, спохватившись, что его может не хватить, принялся выкраивать и мельчить…

В каждом развитом духовно человеке повторяются и живут очертания его родины. Мы невольно несём в себе и древность Киева, и величие Новгорода, и боль Рязани, и святость Оптиной Пустыни, и бессмертность Ясной Поляны и Старой Руссы. В нас купиной неопалимой мерцают даты наших побед и потерь. И в этом смысле мы давно ощущаем в себе Сибирь как реальность будущего, как надёжную и близкую ступень предстоящего возвышения. Чем станет это возвышение, мы представляем смутно, но грезится нам сквозь контуры случайных картин, что это будет нечто иное и новое, когда человек оставит ненужные и вредные для своего существования труды и, наученный горьким опытом недалёких времён, возьмётся наконец не на словах, а на деле радеть о счастливо доставшейся ему земле».

Книга с самого начала задумывалась писателем как богато иллюстрированное фотографиями повествование о подвижниках освоения Сибири, её первых иерархах, корифеях науки и культуры, которых она вывела в жизнь, природных и рукотворных сокровищах, поражающих мир. Автором снимков стал талантливый иркутский фотохудожник Борис Дмитриев, врач по образованию и бывалый, неутомимый путешественник по своей натуре.

«Мы с Валентином Григорьевичем совершили множество близких и дальних экспедиций на самолётах, поездах, морских и речных судах, даже на небольших моторных и надувных резиновых лодках, — рассказывал в одной из публикаций Борис Васильевич. — Десять лет постоянных странствий. Для меня каждая поездка с Распутиным была отрадой. Моя работа — во время путешествия найти достойный кадр, очаровать Сибирью зрителя, как очарован ею сам. А для Валентина Григорьевича, я понимал, задача сложней. Сколько часов провёл он в архивах сибирских городов, сколько потратил времени, чтобы найти старожилов и выслушать их! Да и написать об увиденном и услышанном по-распутински — делать это бегом, наскоро он не привык».

А начиналась книга с очерка об Иркутске. Слово «очерк» имеет какой-то газетный оттенок; в сочинениях этого жанра редко ощутишь поэзию, художественную красоту. Очерки, составившие книгу «Сибирь, Сибирь…», — исключение из этого правила. В них есть, разумеется, и документальные сведения, и свидетельства исследователей Сибири, русских и зарубежных писателей, бывавших здесь. Но рассказ самого автора о земле, где он родился и вырос, озарён таким душевным светом, таким благодарным чувством, что кажется, будто кто-то незримый и вещий диктует ему единственные, незаёмные, редкостные слова. Сыновнее признание Иркутску — первое подтверждение этому.