– Дядя Хок?

Он усмехнулся, схватил меня за руку и потянул на себя. Территория особняка была не слишком большой, но все же потребовалось несколько минут, чтобы полностью пересечь ее. Аккуратная дорожка из белого гравия проходила через аллею деревьев, и я подумала, что Хок направляется к небольшой лесистой местности, примыкающей к особняку, но вместо этого мы направились к входным воротам. По дороге, ведущей в Фокскрофт.

– Что…

– Пс-с. Ты можешь накрыть нас тьмой, чтобы нас не было видно? Джексон мог это сделать.

Я удержалась от того, чтобы задать другой вопрос, кивнула и выпустила из себя тьму. Когда она пробежала по моим венам, я накинула ее на нас, как плащ. Мне казалось, что я натягиваю тонкий шелк, который может порваться от любого неправильного прикосновения.

Сначала тьма постоянно просачивалась между пальцами. И хоть теперь было проще судить о тонких различиях, тьма была капризным зверем, так что даже сейчас мы были не совсем невидимыми, а больше походили на две тени.

Хок открыл скрипучие ворота. Уличный фонарь освещал улицу перед нами. Под нами едва заметно светились огни Фокскрофта. Особняк находился на холме, по которому мы медленно спускались.

К позднему вечеру город был необычайно безлюден. Машины не приближались к нам, Хок тихонько тянул меня за руку, поддерживая. Но только когда мы свернули на Осеннюю улицу, я поняла, что он задумал.

– Хок, пожалуйста, не… – начала было я, но в поле зрения уже появился дом Солтов.

В животе образовался тугой узел. Свет горел. Моя мама была дома. До сих пор я избегала слишком долгих прогулок по Фокскрофту. С одной стороны, чтобы Проклятие не нашло нас, с другой стороны – мне не пришла в голову мысль, что я могу оказаться на пути своей мамы. Увидеть ее знакомые черты лица и… Ну, я совсем не знаю, что бы я сделала и что бы сказала. Или она.

Хок подтянул меня к дереву, которое росло рядом с домом. Когда мы сели на прочную ветку и я могла видеть гостиную, я почувствовала шершавую кору под своими пальцами. Кей был с мамой, они сидели на диване и смотрели Duck Dynasty. Я всегда считала это шоу абсолютно тупым. Но сейчас я бы сделала все, чтобы снова посмотреть его с ней. Хотя мама уже была в пижаме, она выпила еще чашку кофе. Кей сказал ей что-то, что рассмешило ее, и от смеха морщинки веером растеклись вокруг ее глаз.

Я вцепилась пальцами в ветку под собой.

– Если бы я сейчас вошла туда, она бы узнала меня? – услышал я свой вопрос.

– Вероятно, нет, – признался Хок. – Это побочный эффект проклятия. Наши семьи забывают о нас, пока мы на поле. Только если мы выживем и вернемся, они снова узнают, кто мы. Большинство, однако, все равно никогда не вернется. – Он замолчал, согнув одну ногу и свесив другую. – Многие, а точнее, большинство игроков приходят на поле в детстве и там растут. У них практически нет отношений со своими семьями, поэтому потеря памяти не очень драматична. Но тебе повезло.

– Повезло? – повторила я.

Он кивнул.

– Повезло, что тебя будут любить, когда ты вернешься. У многих игроков этого нет. У тебя есть только ты. Как и у меня есть только я. Если я выживу, меня никто не будет ждать. Моя семья мертва. Никто не скучает по мне.

Я сглотнула.

Моя мама поцеловала Кея и обменялась с ним взглядом. Они смеялись. Мама выглядела счастливой. Счастливее, чем я помнила ее после несчастного случая с моим отцом.

– Почему ты говоришь мне все это? Почему мы здесь? – тихо спросила я.

Хок повернул голову и вздохнул.

– Я знаю, что ты оплакиваешь Джексона. Знаю, что ты злишься, потому что все мы не скорбим так сильно, как могли бы. В конце концов, Джексон был не только нашим Королем, но и нашим другом. Но не суди нас, Элис. То, что мы скорбим по-другому, не делает наше горе меньше. С детства игроки росли, зная, что умрут молодыми. Ты рано научилась принимать потери. Ты сама проходишь жестокое экспресс-обучение, и я знаю, у тебя есть ощущение, что после этой игры тебе больше не для чего будет жить. Но это неправда. Даже если ты не вернешься тем же человеком, у тебя будет кто-то, чтобы тебя обнять. Твоя мама любит тебя, я в этом уверен. Ты – ее дочь. Это никогда не изменится.

Комок застрял у меня в горле, и я откашлялась. Затем почувствовала, как горячие слезы обжигают глаза, и тьма сжала мои пальцы.

– Иззи говорила с тобой, не так ли? – прохрипела я.

Хок криво усмехнулся.

– Она беспокоится о тебе. Я тоже. Мы все переживаем за тебя. Хочешь совет? От того, кто не выносит советов? – Он глубоко вздохнул, а я склонила голову. – Ты должна перестать принимать эту игру на свой счет.

– Ч… что? – Я недоуменно моргнула, и Хок смущенно почесал затылок.

– Хорошо, это звучало ужасно. Но я имею в виду, если я сделаю это… – Он протянул руку и ударил меня по плечу.

– Эй! Как это понимать? – рявкнула я ему.

– Эта боль… Я ударил не сильно, но тебе все равно обидно. Ты принимаешь на свой счет то, что я ударил тебя, и именно это делает боль такой сильной. Когда ты принимаешь что-то на свой счет, это ранит тебя больнее, чем просто физически. Эта игра жестока и ужасна, но она не имеет ничего общего с тобой как Элис, обычным человеком, только с твоей ролью Раба. Игра жестока по отношению к тебе не потому, что в ней есть что-то, что настроено против тебя, а потому, что она просто жестока. Когда ты перестанешь видеть себя жертвой, станет легче. Ты не жертва, ты игрок. Боль велика лишь настолько, насколько большой ты позволяешь ей быть, Элис Солт.

Я молча смотрела на Хокинса, пытаясь осознать его слова. Они переваривались внутри меня, как мясной рулет Иззи на прошлой неделе.

– Ты пытаешься сказать мне, что нужно перестать жалеть себя за то, что стреляла в Джексона?

Рот Хока дернулся.

– Только чуть-чуть. У меня получилось?

– Все, что тебе еще осталось сделать, – это столкнуть меня с дерева.

– Еще чуть-чуть – и ты это получишь, – игриво отстранился он.

Я отчаянно схватилась за него и пискнула. Хок начал меня щекотать, и, хотя мне этого не хотелось, я засмеялась. Смех просто вырвался из меня, пока я пыталась избежать его пальцев и не упасть с дерева.

– Нет! Прекрати! – выдохнула я.

– А-а-а, и что я за это получу? – поддразнил он меня.

– Мой десерт, – сказала я со смехом.

– Недостаточно!

– Два десерта.

Краем глаза я уловила движение, а когда повернула голову, увидела, что мама хмурится. Смех застрял у меня в горле.

Она никак не могла нас увидеть, но ее взгляд пронизывал ночь, словно она чувствовала мое присутствие.

Хватка Хокинса смягчилась, когда он затащил меня обратно на ветку.

– Что бы ни случилось, ты всегда будешь ее дочерью… и моим другом. Может, этого недостаточно… – пробормотал он.