«Однако этому Хищному Зайцу не позавидуешь…» – мысленно рассудил Лев, просмотрев комментарии до конца. – Если исходить из того, что наши слова и мысли материальны, то он заполучил настоящий шквал негатива, который как минимум отнял у него какую-то часть жизни…»

Гурову вспомнилось, как один из его знакомых рассказывал о том, что никогда не выходит в интернет, не поставив между собой и монитором церковную свечу.

– Лев Иванович, – убеждал он, – интернет – это гигантская, всепланетная информационная помойка. Причем заразная. Да, на его сайтах есть и положительные, позитивные материалы. Но много и совершенно токсичного мусора, копаясь в котором можно получить серьезное эмоциональное отравление. Поэтому лишняя энергетическая защита никогда не помешает!

Это верно! Лев вспомнил, что и он сам, не так уж и редко, после слишком уж «затяжного нырка» в те или иные сайты, чувствовал себя вымотанным и опустошенным…

Его размышления перебил Крячко, стремительно появившийся на пороге кабинета. Выглядел он усталым и даже измученным. Но тем не менее на его лице присутствовала добродушная улыбка.

– Как успехи? – спросил он, плюхнувшись на свое место, сопроводив вопрос шумным вздохом.

– Как в Гондурасе: там, кто не щуки, те – караси, – высказался Гуров. – Пообщался с семьей Семигорова, узнал немало интересного.

Лев вкратце рассказал о своем визите в Фотон, а также о звонке Дроздова. Выслушав его, Крячко задумчиво резюмировал:

– То есть можно уверенно считать факт убийства академика доказанным… Если честно, то в глубине души я все же в большей степени был уверен в том, что он умер сам. Ну-у-у… Что поделаешь? Будем искать его погубителя!

По словам Станислава, в ЛГГ, кроме Морозилина, за минувшие несколько часов он успел пообщаться примерно с полутора десятками человек самого разного ранга. Первый, с кем он встретился, был замдиректора лаборатории Кернов. По мнению Станислава, мужик он вроде бы правильный. Не изображая фальшивую скорбь, зам Семигорова рассказал об основных направлениях работы лаборатории. Выслушав его, Крячко убедился: «контора» и в самом деле серьезная и занимается решением крупномасштабных, можно даже сказать, глобальных проблем биологической безопасности страны. О том, как руководство ЛГГ планирует работать дальше, уже без своего общепризнанного, бессменного руководителя, Кернов ответить затруднился. Он сказал лишь о том, что без Семигорова, без этого живого «клондайка» идей, теорий, всевозможных разработок и изобретений, работать будет невероятно трудно.

Говоря о том, кто мог бы желать смерти академику, Кернов особо подчеркнул, что на Западе его и уважали, и боялись. Боялись в том плане, что он был способен в момент найти достойный, эффективный ответ на любую их разработку, способную нести угрозу нашей стране.

– Ни для кого же не секрет, – заявил он, – что начиная еще с середины сороковых и по настоящее время мы в состоянии тайной, необъявленной биологической войны с Западом. И одним из тех, кто не единожды нейтрализовал агрессивные выпады наших, как это сейчас называют, «партнеров», был Святослав Дмитриевич. Его уже не раз пытались переманить, подкупить. Но это было невозможно. И тогда, вполне вероятно, что они решили его убить. Правда, тут есть некоторые нюансы…

Как пояснил далее Кернов, если смерть Семигорова и в самом деле хитро замаскированное убийство, то тогда непонятно, почему это произошло именно сейчас. Неоднократные вирусные атаки Запада (птичий и свиной грипп, атипичная пневмония и т. п.), задуманные «партнерами» как средство нанести удар по России, ожидаемого результата ее организаторам не принесли. И если бы академика устранили ранее, то это выглядело бы логичным, с их точки зрения. Но его не стало, когда как раз произошло некоторое затишье в тайной войне. Что это может означать? Может быть, Запад подготовил очередную мощную (например, вирусную) атаку, и чтобы повысить эффективность ее применения, убил одного из лучших российских специалистов по биологической безопасности?

Кроме того, встретился Станислав с Вероникой Урядьевой и Савелием Мокроносовым, которые неофициально считались людьми, близкими к Семигорову. Мокроносов считался чуть ли не любимчиком академика, и тот его вроде бы готовил себе в преемники. Урядьева тоже считалась любимицей, впрочем, вовсе не любовницей. Семигоров и в самом деле был превосходным семьянином и «левака» себе не позволял. Вероника ему просто нравилась как человек, как дочь, и он к ней благоволил.

С Мокроносовым разговор Стаса Крячко состоялся в лабораторном «уголке психологической разгрузки» – небольшом холле с зеленью, фонтанчиками, «садом камней», мягкой мебелью и тихой, приятной музыкой. Старший научный сотрудник Мокроносов оказался представительным шатеном в стильном костюме, с энергичной жестикуляцией и хорошо поставленным голосом. О своей работе под началом Семигорова СНС рассказывал охотно, с оттенком печали. Без пафоса и категоричности он опроверг свою принадлежность к, условно говоря, «группе любимчиков», подчеркнув, что Святослав Дмитриевич был одинаково строг и требователен ко всем своим сотрудникам, без намека на попустительство и снисходительность, к кому бы то ни было.

Вопрос Станислава – считает ли его собеседник, что академик все же стал жертвой чьей-то злонамеренной атаки, погрузил Мокроносова в некоторые раздумья. Несколько мгновений помолчав, СНС сокрушенно сказал:

– Знаете, Станислав Васильевич, как и у всякого одаренного, талантливого человека – а Святослав Дмитриевич был, без преувеличения, настоящим гением, – завистников, недоброжелателей и злопыхателей у Семигорова было в достатке. – Мокроносов с огорчением покачал головой. – Поэтому, допускаю, что он не раз становился объектом тех или иных вредоносных воздействий. Благо он обладал железным здоровьем, и поэтому все они своей цели не достигали. В этом смысле он был некоторым аналогом Фиделя Кастро, на которого еще с начала шестидесятых без конца устраивались покушения. Но, как известно, своей цели они так и не достигли. Впрочем, есть смысл дождаться результатов углубленной судмедэкспертизы и тогда уже делать какие-то окончательные выводы.

Задав ему еще несколько вопросов, Крячко отправился на встречу с Урядьевой, которая состоялась на ее рабочем месте, в отделе селективной вирусологии. Вероника оказалась пригожей, можно даже сказать, красивой женщиной, с большими, заплаканными глазами. На все вопросы визитера из угрозыска она отвечала охотно, с явным пониманием того, что ее ответы будут способствовать раскрытию тайны, окутывающей кончину ее (это было видно и без пояснений) любимого руководителя.

Вероника рассказала о том, чем последние дни занимался академик, как выглядел, в каком пребывал настроении. По ее словам, в ЛГГ все было совершенно ординарно, каждый делал свою