уже приближается. Вода поднялась до пояса, гусята почти его догнали. А вскоре над водой видна только голова доктора — седой ежик, и тогда гусята теснятся вокруг, пищат, щекочут щеки перьями, царапают плечи коготками перепончатых лапок.

Как истолковать действие выращенной Лоренцем галки, которая никогда не видела себе подобных? Она так привязана к своему воспитателю, что пытается даже кормить его червями, пробует засовывать их ему в уши, в ноздри.

С разных сторон обсуждаются на коллоквиуме повадки двуногих — пернатых, четвероногих — животных, шестиногих — насекомых, восьминогих — паукообразных, а также каких-нибудь многоножек и вовсе безногих, червей например.

…Теперь уже нет спора, существуют ли инстинкты. Со всей объективностью, какую гарантирует современный уровень науки, установлено: врожденное поведение есть! Но надо еще дознаться, как оно возникает, чем закрепляется. Живое можно рассматривать в определенном смысле как венец творения. В поведении живых существ, в их взаимодействии с окружающей средой и друг с другом словно растворены гармония и противоречия, полярные заряды, простые и сложные математические функции, логарифмические зависимости, обратные связи… Познание их вооружает человека иногда самым неожиданным образом, помогает ему тверже стоять на земле, точнее ориентироваться в воде и воздухе.

…Пилот сидит у штурвала аэроплана, летящего сквозь арктическую ночь. Солнца нет, небо покрыто облаками, сквозь которые не пробиться свету звездных ориентиров, магнитные компасы в этой зоне отказывают. Тут-то штурманская служба включает кисточки Гейдингера. Прибор построен и работает по принципу фасеток пчелиного глаза. В самый пасмурный день, когда солнце скрыто плотным слоем туч, установил Фриш, фасетки воспринимают в полете и интегрируют для ориентировки по-разному поляризованный свет разных секторов неба. Открытие Фриша стало тем зерном, из которого выросли кисточки Гейдингера, направляющие слепой полет. На одном из отрезков авиатрассы Париж — Нью-Йорк, вблизи Северного полюса, летчики уже не первый год пользуются показаниями таких приборов. Именно этим примером проиллюстрировал прикладные аспекты науки о поведении парижский профессор Анри Пиерон, закрывая коллоквиум.

Вот она в действии, предвиденная Фабром «наука, наученная животным»!

…Об ученом, о его месте в истории науки мы привыкли судить в значительной мере по тому, сколько у него было учеников, последователей, какую школу он создал. Фабру пришлось работать одному, без преемников, которым из рук в руки можно бы передать начатое дело.

Но школу он все же создал, создал так же, как переступил порог факультета.

Откликаясь на звучащий со страниц его книг страстный призыв к поиску, к развитию учения об инстинкте, к выявлению роли насекомых в экономике природы, за последние десятилетия в энтомологию пришло такое количество молодых умов, столько разных талантов, что есть все основания говорить о фабровском наборе в науку, о мобилизации сил, которая Фабром сто лет назад начата и по сей день продолжается.

Запоздалые скрипки

За десятым томом последовал мемуар о светляке. Наконец-то дошли руки до этой живой искорки, упавшей с луны. Фосфоресцирующие грибы и светящиеся мягкотелки, органические создания, выдающие свое происхождение от солнечного света, источника всякой жизни на Земле, давно занимали натуралиста.

«Мягкий свет этих грибов опрокидывает многие наши понятия. Он не подчиняется законам преломления, пройдя через линзу, не дает отображения, не оставляет следа на обычной фотографической пластинке, — объясняет Фабр в письме к Легро причины своего интереса. — Сколько замечательных открытий сулит более полное, более глубокое познание секретов этих существ, которые освещают маленькие радости своей жизни, зажигая на конце брюшка крошечный фонарик!»

Фабр не скрывает изумления, обнаружив, что светятся не только личинки мягкотелок, но даже и зрелые яйца, извлеченные из брюшка самок. Правда, это только слабые точки, но они видны в темноте.

«Для чего вся эта пиротехника?» — спрашивает он и отвечает не простым «не знаю», а даже с некоторой опаской: «Может быть, никому никогда и не станут известны секреты физики этих насекомых, более мудрые, чем физика наших книг?»

Не будем слишком строги к этой откровенно агностической ноте. Помните, как в свое время восклицал Фабр: «Какой прок от этих знаний? На этот счет не самообольщаюсь… Качество квашеной капусты не улучшится. А ведь без капусты не прожить…» И как же скоро он сам опроверг себя, опубликовав мемуар «Гусеница белянки» — изящнейший очерк истории окультуривания дикой капусты, превращенной искусством безвестных огородников в удивительное растение. Разве в самом деле не удивительное? Оно потеряло стебель и, собрав свои листья в плотный кочан, полностью скрыло их от солнца, хотя самой природой им предназначено перехватывать лучи великого светила. Листья изменили свою форму, стали подобны широким страусовым перьям. Если хотите получить представление о том, насколько облагородился вкус капусты, попробуйте пожевать листок дикаря!

— Какой фантазией и какой проницательностью должен был обладать тот, кто первым начал работать над созданием кочанной капусты! — восторгается Фабр.

И он же показывает далее, час за часом, день за днем, как из яиц, отложенных белянкой, выводятся крошечные личинки; объясняет, почему они вынуждены, в отличие от всех известных ему насекомых, первым делом поедать скорлупу яйца, из которого развились; как с неутомимой жадностью беспрерывно поедают сочные, лишенные хлорофилла листья кочанов.

Фабр на этом не ставит точки. Он знакомит нас с крошечным перепончатокрылым, когда-то носившим имя микрогастер гломератус, что на русский можно перевести «микробрюшка кучная», хотя относительно размеров всего насекомого брюшко не столь уж и мало. Позже микрогастер оказался переименован в апантелес, или, по-русски, неполный…

— О, какой прогресс! — иронизирует Фабр. — Ведь и новое название ничего не говорит о том, как носящее его насекомое попадает в гусеницу белянки.

Проявив снова свои таланты непревзойденного наблюдателя, Фабр выслеживает, что апантелес откладывают яйца не в личинок, как считалось, а в яйца белянок и развивается уже в гусеницах, губя капустниц, не давая им оставить потомство.

Так найдено было насекомое, способное охранять кочанные головы и тем самым «повышать качество квашеной капусты…».

Мемуар о «Гусенице белянке» вместе с очерком о светляке (обидно, что оба эти прекрасных этюда неизвестны русскому читателю) должны были начать одиннадцатый том «Сувенир энтомоложик». Но этому тому не суждено было появиться ни при жизни Фабра, ни в выходивших позднее десятитомниках «Деляграва» и других издательств. Полное собрание с одиннадцатым томом вышло только в 1980 году в Париже, причем в издательстве «Современность» и, что не менее многозначительно, в серии, чье однословное название может быть переведено: «Книги, которых уже не найти». В одиннадцатитомнике 4300 страниц.

Уже весь дом, включая теплицу, заполнен коробочками, стеклянными и решетчатыми садками, везде растут выкармливаемые с руки личинки и гусеницы, спят куколки, живут взрослые