— Покатаемся, наверно.

Пол кивнул. Ей показалось, что он обеспокоен и опечален.

Исабель лежала на кровати, закрыв глаза. Она уже выкупалась и напудрилась. За окном пели птицы. Исабель открыла глаза и закрыла их снова, вспоминая, что, когда маленькая Эми не хотела спать днем, она приносила ее к себе в комнату и укладывала рядом с собой.

— Мама тоже будет спать, — говорила она, но Эми не обманешь: когда Исабель открывала глаза, девочка лежала спокойно, глядя на нее. — Закрой глазки, — говорила Исабель, и Эми закрывала их, стараясь вести себя хорошо, ее нежные веки дрожали; но через несколько минут мать и дочь снова смотрели друг на друга в безмолвной комнате.

На последнем этаже многоквартирного дома на Центральной улице Ленни Мандель снова разделся. Он не собирался приходить сюда, это была суббота, и мать ожидала его дома, чтобы он помог подготовиться к бриджу, назначенному на вечер. Ленни забежал в школу по делу и потом заскочил сюда на минутку — просто чтобы сказать: «Привет, любимая». Но когда Линда наклонилась к холодильнику, вид ее ляжек, белых и обнаженных, которые показались из-под красного шерстяного платья, натянувшегося поверх крепкой попки, вызвал стон из самой глубины души. Выражение его лица заставило Линду застенчиво улыбнуться и пойти к нему.

Его постоянное желание быть внутри ее — членом, пальцами, языком — не важно чем — озадачивало его.

(Он мог сжать ей горло руками, никогда не причиняя ей боли.)

Сейчас, закрыв глаза, он сжимал ее тело, голова его сползала к лобку, ему хотелось расстегнуть ее, как змейку на куртке, поместить всего себя внутрь ее плоти, чтобы совокупляться с ней, любить ее там, изнутри, а не снаружи. Это сумасшествие, подумал он, так желать женщину, он чувствовал, как все его мироздание сошло с ума и потемнело, он был в исступлении, когда оказывался рядом с ней.

Она последовала за ним в постель и широко развела ноги — неописуемая щедрость. Он смотрел на этот великолепный дар на расцветших простынях, он хотел взломать ее, раскусить, как клешню омара. Потом он извинился. Он всегда так делал. Она покачала головой нежно:

— Ленни. До чего же ты страстный.

Но он задавался вопросом, отчего больше не испытывает счастья после соития. И почему все еще хочет ее тем не менее.

В то время, когда Ленни Мандель застегивал брюки, а Исабель Гудроу спускалась по лестнице к легкому и раннему ужину, чтобы не кружилась голова, пока придут Кларки, Дотти Браун на другой стороне реки молча следовала за мужем из комнаты в комнату, наблюдая, как он укладывает вещи в рюкзак. В коридоре он остановился и посмотрел на нее, мышцы подергивались на его лице.

— Я уеду утром, — сказал он. — Если ты хочешь.

В небе оставалось еще много света, но день уже клонился к закату. Они ехали молча, довольно долгое время, слушая песни по радио на предельной громкости, потом Пол протянул руку, выключил радио и сказал в наступившей тишине:

— Меня бесит, что ее родители считают меня кретином.

Эми повернула голову и посмотрела на него.

— Мой дядя может сделать меня совладельцем бизнеса когда-нибудь, — сказал он и затянулся сигаретой. Потом бросил взгляд на Эми, и она кивнула. — Да пошли они на фиг. — Пол выбросил сигарету в окно.

Они ехали по тряской грунтовке, с одной стороны которой простирались поля, а с другой — леса.

— Где мы? — спросила Эми.

— Я бы и сам не прочь это знать. — Пол посмотрел мимо Эми, в ее открытое окно. — Это, наверно, владения фермеров, дома которых мы проехали только что. Хотя выглядят довольно запущенными.

— Они оставляют поля под паром, — сказала Эми. — Почва истощается. Вот почему фермерам нужно так много акров земли. Половина из них просто ждет посева каждые несколько лет.

Пол улыбнулся ей:

— Ты отличница в школе?

— Почти.

— Я тоже хорошо учился, ни одного предмета не завалил.

Дорога сужалась. Ветки царапали автомобиль, по днищу скрипели камни. Пол ехал медленно, а затем остановился.

— Надо найти место, чтобы развернуться. Эта моя крошка — совсем не джип.

Эми кивнула, высунув голову из окна.

— Можешь сдать назад?

Пол повернулся и посмотрел в заднее стекло.

— Наверно, придется, — сказал он равнодушно. — Блин, мы же у черта на куличках. — Он откинулся на спинку сиденья и выключил мотор, потом посмотрел на нее, повесив голову. — Не хочешь поцеловать меня, Эми?

Она наклонилась к нему, чувствуя жалость, тень ощущения, что они оба потерялись; ей вспомнились Гензель и Гретель, заблудившиеся в лесу.

Его дыхание насторожило ее, а еще то, как он начал, крутя головой, водить губами по ее лицу. Она не хотела быть грубой.

Он отодвинулся и улыбнулся отстраненно. Потом поднял голову, глядя на ее руку.

— Так что, Эми, — сказал он, — ты не хочешь…

Ее сердце билось ровно и быстро. Воздух из открытого окна автомобиля пахнул сыростью, осенью. Она чувствовала ответственность, ведь это она предложила покататься, чтобы убить вечер, пока Кларки не уйдут домой, — потом она придет и скажет, что не была у Стейси, в конце концов. Или, может быть, у Пола есть диван, на котором она могла бы провести ночь, она действительно как-то не подумала. Но теперь он хотел… делать такое… и она почувствовала вдруг, что, возможно, она его использовала. Может, его машина уже в царапинах из-за нее.

— Ох, — сказала Эми, запинаясь, — понимаешь, ты мне нравишься, и все такое. Но это дикость какая-то, потому что…

— Это не дикость, — сказал он, ухмылка расползлась по лицу, — это довольно естественно, по правде говоря.

Он наклонился и стал целовать ее снова. Эми отвернулась.

— Послушай, — сказала она, — я потом пожалею об этом. Ты же понимаешь, Стейси моя подруга, и всякое такое. О боже, извини меня.

— Да нормально. Эй, не беспокойся. — Он коснулся ее лица, провел ладонью по волосам. — Ты такая хорошая, Эми. — И он вздохнул шумно, брови сошлись уголком. — Просто я ужасно хочу… все было замечательно, но ладно. — Он отодвинулся от нее, открывая дверь. — Мне надо отлить, и срочно, кстати говоря, — добавил он, выскользнув из машины, но вернулся и заглянул в окно. — У тебя ведь раньше были длинные волосы?

Эми кивнула.

— Так я и думал. Я на пару минут, только место найду, чтобы отлить. — Он пошел по тропинке. — Никуда не уходи! — прокричал он.

Она смотрела, как он шел через папоротники и подлесок, отводя ветки, наклоняя голову. Она закурила, думая о мистере Робертсоне, вожделение к нему свело судорогой тело, как будто бы вся она — один пустой желудок. Она закрыла глаза, положила голову на подголовник, вспоминая, как она обнажила грудь перед ним в тот день в машине, свои голые ноги, ощущение прикосновения его терпеливых пальцев. Он тоже должен это вспоминать. Она была уверена, что он помнит. Она знала, что он вернется за ней.