богатств ещё во времена Изоляции вокруг разгорелись чудовищные магические битвы и войны. Итогом стало то, что на века местность оказалась непригодна для жизни. Трещины пространства — недолгие и нестабильные, потому вдвойне опасные, ведь именно в мелких пробоях особенно сильны искажения пространства-времени. Проход с Листа на Лист через такую трещину на выходе порождал жутких тварей, таракан размером с письменный стол — это ещё самое безобидное. Поля и леса, превращённые в болота, и болота, ставшие джунглями. Плюс уцелевшие големы-автоматы и боевые химеры погибших армий. И как вишенка на торте добавить спонтанные мутации под влиянием разнообразных остаточных чар и алхимических снадобий, причём нередко в поле высокого магического фона эти мутанты оказывались более чем жизнеспособны. После контакта с Книгой миров и обмена технологиями, буйство стихий немного успокоили, самых жутких монстров и мутантов зачистили, и магический фон к тому времени уже понизился. Территорию понемногу начали осваивать, но всё равно это оставался дикий фронтир. А ещё ссылка на здешнюю каторгу часто заменяла смертную казнь.

Ну что же, я хотя бы знаю, где я. Остаётся открытым вопрос, почему кто-то подбил и захватил корабль Онфруа, и как я оказалась тут, закованная в темнице? Кстати, ещё один вопрос, и очень нехороший. Соседка уверена, что меня должны «приходовать», но при этом обвиняют в такой серьёзной статье УК, что даже местные полицейские решили со мной не связываться? Но ведь считыватели здесь точно водятся. Тогда почему они не проверили мой паспорт-татуировку? Дворянство на Бретее не просто милый архаизм, как у меня на Листе. Да сыпани я у всех на глазах яду в колодец и напои водичкой из него пару роддомов — всё равно за попытку суда без представителя императора местных полицейских загонят в болото по самые фуражки.

Ноги опять что-то пощекотало. Я скосила глаза и завизжала:

— Крыса!

— Чё орёшь? Сытые они, не кусаются.

— Уберите её от меня, пожалуйста!

— Тю! Какие мы нежные! — фыркнула тётка.

Тут заскрипела дверь, и крыса шустро спряталась в какую-то дыру в стене. Толстый низенький стражник, почему-то тоже с факелом наперевес вместо нормального фонарика, с лязгом открыл замок и двинулся ко мне. Второй — высокий, крепкий в длинном не то пальто, не то плаще — остался стоять на пороге камеры. Стражник переместил огонь, озаряя лицо вошедшего, и я вздохнула с облегчением:

— Месье Фурнье! Какое-то недоразумение…

Тот холодно посмотрел на меня и приказал:

— В пятый кабинет её.

Развернулся и ушёл. Я попыталась орать вслед:

— Немедленно освободи меня, тут… крысы, а ещё я ранена…

В камеру вошёл второй стражник.

— Меня похитили! — пробовала кричать я. — Я жена Лад…

Меня дёрнули за цепь и больно стукнули по спине. Я чуть не прикусила язык, дальше протестовать не рискнула. Намёк был более чем прозрачен. Стражники быстро освободили меня от железяк и бесцеремонно сдернули с лежака. На ногах я не устояла — всё затекло, в икры кололо, поясницу ломило. Но твердокаменные руки местных жандармов не дали мне встретиться с земляным сырым полом. Мы поднимались по бесконечным ступеням, которые сначала были земляными, но через пару ярусов вверх сделались кирпичными, а потом и вовсе бетонными. Голыми ступнями я отлично ощущала каждую выбоину и как изменялись материал и температура пола. Вместе с бетоном появились и современные лампы. Стражники погасили факелы и всё так же молча шли, временами подталкивая меня в спину, мол, не задерживайся, шагай.

Пятый кабинет в этой тюрьме — а то, что это именно тюрьма с темницами в подземельях, я уже не сомневалась — оказался медицинским пунктом. Радовали окна, пусть и где-то под потолком и зарешёченные. Зато настоящий солнечный свет и кусочек голубого неба. Ну а запах лекарств после тюрьмы воспринимался круче самых навороченных духов. Как мало, оказывается, надо для счастья. Я это недавно уже говорила? Так вот, в прошлый раз я была не права, счастье — вот оно, сейчас. Местный врач был мужчина средних лет, громадного роста, очень худой, почти тощий, с непропорционально длинными конечностями. Лицо отличалось такой же оригинальностью, как и тело: впалые щёки, которые, казалось, соприкасались друг с другом, орлиный нос. Кустистые, лохматые брови, со спрятанными под ними маленькими глазками — они будто жили собственной жизнью, глядели в разные стороны. Довершал образ засаленный белый халат, такой орясине слишком короткий в руках и достающий едва до середины бедра.

— Проверить! — коротко приказал Фурнье.

— Что случилось, монсеньор?

— Падение с воздушного судна. Чудом цела осталась, — бесстрастно пояснил Фурнье.

Ага, падение. А непонятный боевик-нелюдь в камуфляже, ткнувший меня шокером, мне просто привиделся.

— Ну давайте, посмотрим, что там у вас.

Лекарь вытащил самый настоящий универсальный диагност. Вот уж не ожидала встретить в местном захолустье пусть неновый, но мощный и дорогой прибор. Или эта часть клиники — точно не для заключённых.

— Так болит? — врач согнул мне руку в локте.

— Наверное, болит, — съязвила я. — Если я с дирижабля упала.

Потом всхлипнула. Наполовину из притворства, наполовину по-настоящему — кандалы и неудобная поза сделали своё дело, а этот изверг ткнул в какой-то нервный узел вдобавок.

— Ясно, — проскрипел врач, сгибая мои суставы и конечности под разными углами, и поглядывая на экран диагноста под мои ахи-вздохи, которым бы позавидовала заправская актриса мелодрамы. — Понятно.

— Что скажете? — поинтересовался начальник.

— Если она и в самом деле упала с дирижабля — то в рубашке родилась, — прозвучало так, что было понятно — в историю монсеньора Фурнье он не верит ни капли, но спорить с официальной версией не планирует. — Если девка — обычная чеке, то сойдёт. Если что-то больше, советую в госпиталь. Вывих вправили, но не идеально, есть ещё кое-что по мелочи.

Фурнье протянул типу в халате небольшой вытянутый синий кристалл, здешний магический аналог носителя информации. Лекарь вставил его в гнездо диагноста, скачивая отчёт, потом вернул хозяину. Дальше Фурнье шагнул в мою сторону. Я ощутила на запястье его ледяные пальцы. Тело пронзило будто от удара током, и дальнейшее опять покрылось мраком.

Очнулась я, лёжа в чьей-то постели, мягкой и свежей. Окон здесь не было, комната освещалась лишь тусклыми светильниками по периметру.

— Пришла в себя? — раздался голос из угла комнаты.

Там из кресла понималась хорошо знакомая фигура монсеньора Фурнье. Он подошёл и сел на край постели. Я хоть и оставалась в платье, инстинктивно натянула одеяло до подбородка и отпрянула назад.

— Не выйдет, мадемуазель Елизавета. Не в этот раз.

— Что вы сделали со мной?

— Ничего особенного. Не спорю, твой муж великолепный специалист, особенно по