Именно поэтому Брукс в Коста-Рике препарирует лягушек.

— Эти ребята прыгают вокруг, у каждого по девять-десять паразитов, и они здоровы и счастливы. Если ты знаешь всех лягушачьих паразитов и вдруг замечаешь, что кто-то из них пропал, значит что-то случилось либо с самими лягушками, либо с промежуточным хозяином. Теряя паразита, ты теряешь кусочек экосистемы.

Возможно, когда Брукс закончит свой каталог, паразитов в экосистеме можно будет узнавать по яйцам или личинкам и не надо будет приносить в жертву хозяев.

Не исключено, что паразиты не просто служат индикаторами экологического здоровья; очень может быть, что они жизненно важны для него. Если скотоводы при выпасе коров и овец чрезмерно стравливают пастбища, экология региона может не выдержать. В этом месте формируется пустыня. Насколько известно экологам, такие изменения по существу необратимы, потому что пустынные кустарники так преобразуют почву, что травы не могут на ней расти. Очень трудно, в том числе и по политическим соображениям, принять решение о том, сколько именно скота можно пасти на данном участке земли.

Как правило, скотоводы прививают своих животных лекарствами, стараясь максимально избавить их от кишечных паразитов, но не исключено, что как раз паразиты способны поддерживать тонкое равновесие между скотом и травой на пастбище. Личинки некоторых паразитов, чтобы попасть в хозяина, прикрепляются к травинкам. Оказавшись в кишечнике овцы, червь созревает и начинает отсасывать часть съеденной овцой пищи. Овца, вынужденная бороться с паразитом, меньше живет и приносит меньше ягнят. Так паразит уменьшает размеры стада.

Взлеты и падения численности характерны для любой экосистемы. Если скотовод выгоняет на полузасушливое пастбище слишком много овец, овцы плодятся, а травы приходят в упадок. Одновременно меняются и паразиты: когда вокруг полно овец, они плодятся в неимоверных количествах и буквально усеивают редеющие стебельки травы, т. е. вероятность заражения возрастает. Иными словами, истощение пастбищ автоматически запускает вспышку численности паразитов и уменьшает стадо, позволяя травяному покрову восстановиться. Вскоре численность овец тоже восстанавливается, но благодаря контролю со стороны паразитов она никогда не достигает уровня, при котором засушливое пастбище может превратиться в пустыню. Может быть, если бы скотоводы не пичкали своих животных противопаразитными лекарствами, а позволили бы паразитам контролировать численность стад, пастбища не превращались бы в пустыни.

Однако теория паразитической стабильности остается лишь теорией, потому что ученые мало что знают о жизни паразитов в природе; и это еще одна причина, по которой Дэвид Брукс работает в Коста-Рике.

— Здесь авторы теорий паразитической стабильности смогут их проверить, потому что этот лес через тридцать лет не превратится в автостоянку, — говорит он. — Не исключено, что паразиты способны гасить сильные колебания, и если эти люди окажутся правы, то получится, что паразитов уничтожать не нужно.

Иначе говоря, чтобы управлять жизнью Гуанакасте, необходимо понимать местных паразитов.

— Если мы хотим сохранить подобное место, мы должны знать, что происходит, до мельчайших подробностей. Мы должны понять, как работать с паразитами. Мы должны понять, в чем нуждаются и чего хотят эти организмы, и тогда мы сможем их использовать, не уничтожая.

То, как Брукс говорил о нас, людях, напомнило мне, как паразиты используют своих хозяев: они учатся чувствовать нужды и желания хозяев, разбираться, без чего они смогут, а без чего не смогут жить. Ни один паразит не хочет губить себя.

В своих путешествиях во время работы над этой книгой я часто думал о природе как о сумме ее составляющих. Я смотрел из самолета на грязевые озера Судана, на изогнутые улочки коттеджных пригородов Лос-Анжелеса, на гибнущие пастбища и клочки лесов Коста-Рики и думал о концепции Геи, которой придерживаются некоторые ученые. Они рассматривают биосферу — верхние слои океана, сушу и обитаемую часть воздуха — как своего рода сверхорганизм. У него есть собственный обмен веществ, в процессе которого по миру перемещаются громадные массы углерода, азота и других элементов. Фосфор, обеспечивающий свечение светлячка, после его гибели оказывается в почве, возможно, затем, чтобы попасть через корни в дерево и стать частью листа, а потом упасть в реку и уплыть в море, где он достанется сперва фотосинтезирующему планктону, затем «травоядным» рачкам, чтобы оказаться с их пометом в глубинах океана, быть подобранным какой-то бактерией и вновь попасть на поверхность океана, и так снова и снова, прежде чем наконец, много лет спустя, залечь в донных отложениях. Подобно человеческому телу, Гея сохраняет целостность и стабильность через метаболизм.

Мы, люди, живем внутри Геи, и наше существование полностью зависит от нее. Сегодня мы живем за счет использования ресурсов этого сверхорганизма. Наши фермы истощают верхний слой почвы, ничем его не заменяя; мы вылавливаем рыбу из моря и сводим леса. Я много думал о том, что сказал Брукс, — о том, что нужно научиться пользоваться, не разрушая.

— Вы говорите так, как будто мы тоже паразиты, — сказал тогда я.

Брукс пожал плечами. Эта мысль его вполне устраивала.

— Паразит, который не владеет саморегуляцией, вымрет сам и, возможно, погубит хозяина, — заметил он. — Но тот факт, что большинство видов на земле ведет паразитический образ жизни, свидетельствует о том, что такое происходит нечасто.

Я много думал об этом. Вот совершенно новый взгляд на паразитов — взгляд, который мог бы заменить ланкестеровых дегенератов, библейские казни господни и все старые мифы о тупике эволюции. Такое понимание может быть биологически адекватным и не превращающим при этом жизнь в фильм ужасов, где паразиты то и дело выпрыгивают из грудной клетки какой-нибудь жертвы. Это мы — паразиты, а Земля — наш хозяин. Может быть, эта метафора не безупречна, но смысл в ней есть. Мы приспосабливаем физиологию жизни к собственным нуждам, добываем удобрения и покрываем ими поля, примерно так же, как оса-паразит меняет физиологию гусеницы, добывая нужную ей пищу. Мы используем ресурсы и оставляем позади себя отходы, как плазмодий, который превращает эритроциты в кучи мусора. Если бы у Геи была иммунная система, ее орудиями могли бы быть болезни и засухи, которые не позволяют ни одному виду живых существ завоевать мир. Но мы глушим эти защитные приспособления при помощи лекарств, чистых туалетов и других изобретений, и Гея позволила нам увеличить нашу численность до миллиардов особей.

Быть паразитом не стыдно. Это значит состоять в почтенной гильдии, члены которой населяют нашу планету с момента ее рождения и давно стали самыми успешными формами жизни на ней. Но мы — очень неумелые паразиты. Настоящие паразиты умеют изменять своих хозяев с невероятной точностью для конкретных целей: чтобы их вернули в родной поток, чтобы им было обеспечено дальнейшее развитие внутри птицы-крачки. Они — настоящие эксперты и вызывают только необходимый вред, поскольку эволюция научила паразитов: бессмысленный вред хозяину обернется вредом и для них самих. Если мы тоже хотим добиться успеха на паразитическом поприще, мы должны учиться у мастеров.