Совсем иначе вела себя Ситапаноки. Когда рассеялся дурман окутывавшего мозг зелья, который Хиакин подмешал ей в пищу, прекрасная индианка, ничего не поняв в происходящем и решив, что друзья заранее замыслили ее похищение, пришла в ярость и разразилась потоком горьких упреков. Ситапаноки обвиняла Тима и Жиля в том, что они опозорили ее и подвергли наихудшей из опасностей.

— Сагоевата велик и могуч, — кричала она. — Он никогда не снесет такого оскорбления и не прекратит погони, пока не найдет меня. Тогда ничто и никто, а в особенности ты, юный безумец, которого он умертвит под пытками, не спасет меня от наказания, которое полагается неверным женам. Мне вырвут ноздри, изуродуют лицо… Кем я стану тогда для мужчин? Скотиной, пригодной разве что для самой черной работы?

При этой мысли она зарыдала, как наказанный ребенок, заранее оплакивая свою погибшую красоту. Жиль вспомнил, что видел в индейском лагере двух или трех женщин, с которыми обошлись подобным образом. Он попытался утешить красавицу и возвратить ее доверие, утверждая, что собирается отдать ее под защиту генерала Вашингтона, но напрасно он тратил слова:

Ситапаноки не хотела ничего слушать.

Тут вдруг вмешалась до сих пор молчавшая Гунилла:

— Дочь племени алгонкинов вопит, как недорезанная индюшка, и ведет себя недостойно своей крови, — презрительно сказала она. — Если ты предпочитаешь стать подстилкой Корнплэнтера, то без труда можешь это сделать, именно такая судьба ожидала тебя, не вмешайся мы вовремя. Отправляйся в Шохари! Там у дымящихся стен среди трупов фермеров ты найдешь человека, способного спасти твое лицо.

Когда молодая женщина, уязвленная жесткостью тона Гуниллы, подняла к ней полный сомнения взгляд, бывшая невольница индейцев спокойно добавила:

— Или ты думаешь, что это для того, чтобы ты бежала с этим человеком, которого Хиакин хотел убить, он подмешал в твою пищу траву, дающую сон? Хиакин выдал тебя ирокезам, а эти двое вырвали тебя из их лап… но ты свободна и можешь возвратиться!

— Я бы осмелился даже сказать, что это было бы нам весьма на руку, — прибавил Тим, — поскольку твой муж получит хороший повод потребовать ответа у Корнплэнтера и разорвать союз с ним. К тому же, сударыня, представляю, что скажет генерал Вашингтон, увидев вас в расположении своих войск. Я бы очень удивился, узнав, что это доставит ему удовольствие, ведь он поручил нам совсем другое. В конце концов, вы нас задерживаете, а мы очень спешим.

Жиль не сказал ничего. Нападки Ситапаноки столь уязвили его, что он и не думал ни о каких объяснениях. С тех пор, как он впервые увидел красавицу индианку, он жил, как во сне. Он был Тристаном, только что осушившим кубок с приворотным зельем, поданным Изольдой, он был Мерлином, плененным чарами Вивианы, но и представить себе не мог, что на его внезапно вспыхнувшую страсть не ответят любовью. В своем безумии он думал, что богиня с золотыми глазами нуждается в нем, он думал, что она несчастлива… совершенно так же, как думал когда-то, что Жюдит тонет.

Внезапно пришедшая мысль о Жюдит соединилась с мыслью о Ситапаноки, и это было мучительно, как упрек, но не неприятно ему. Образ девушки прятался где-то в глубинах его сердца, и Жиль знал, что в тот день, когда ему захочется поискать там, он найдет нетронутой свою любовь к Жюдит, хотя она вовсе не походила на чувство, которое он испытывал к индианке. По Ситапаноки томилось скорее его тело, нежели душа. Он страстно вожделел ее и отдавал себе в этом отчет, но никак не мог решить для себя, что станется с его страстью, когда она будет удовлетворена.

Рука Ситапаноки коснулась его руки, а ее голос робко прошептал:

— Прости меня! Я… не знала…

Может быть, из-за того, что в этот момент он был поглощен мыслью о Жюдит, Жиль посмотрел на индианку ледяным взглядом. Он осторожно освободился от ее теплой руки, затем слегка поклонился и произнес учтиво, но холодно:

— Мне нечего прощать тебе. Гунилла права.

Ты свободна и можешь идти туда, куда тебе заблагорассудится, Ситапаноки. Мне жаль, если я обидел тебя. Ведь ты, возможно, знала, что в твою, пищу подмешано сонное зелье…

Ее золотые глаза вспыхнули; индианка взвилась от гнева.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Только то, что я уже сказал. Корнплэнтер тоже великий вождь… и он очень привлекателен.

Не успел Жиль договорить, как его щеку обожгла пощечина. Он ответил улыбкой и пожал плечами.

— Как хочешь… — сказал он и повернулся, чтобы догнать Тима. — Этим ты ничего не докажешь…

После этого Жиль и индианка более не разговаривали, делая вид, что не замечают друг друга.

Она шла позади Гуниллы, следовавшей за Тимом, и ни разу не обернулась. Когда их застигла буря в лесистых холмах Пенсильвании, размолвка длилась уже больше двух суток… К тому же разговоры вообще были редкими, лишь иногда слышалось ворчание Тима, цедившего сквозь зубы:

— Тащимся, тащимся!.. Если бы только мы могли идти быстрее…

Снедаемый тем же нетерпением. Жиль предпочитал помалкивать, но мысль о том, что могло в любую минуту произойти в Уэст-Пойнте, не покидала его.

Дорога привела их в самую чащу леса. Ничто, казалось, не предвещало бури, но жара вдруг усилилась, сверкнула молния и раздались ужасающие раскаты грома. Обильными и мощными потоками хлынул дождь. Он вмиг пробился сквозь густые кроны деревьев и вымочил путников до мозга костей.

— Нужно найти укрытие! — завопил Тим, стараясь перекричать вой ветра. — Это ветер с востока, а когда буря идет от Гудзона, с гор, то редко длится меньше двух дней.

— Укрытие? — отозвался Жиль. — Но где же мы укроемся в этих пустынных местах?

— Смотри, мы идем по утоптанной тропинке, а недавно, когда мы шли через перевал, мне показалось, что я заметил дымок, вьющийся в той стороне, куда мы направляемся. Пошли скорей, а то дорога превратится в непроходимое болото!

Хочешь не хочешь, придется сделать привал: наступает ночь, а в такую погоду нам далеко не уйти.

Тим первым подал пример. За ним, как хорошо смазанный механизм, зашагала Гунилла, но Ситапаноки, более чувствительная к усталости, чем ее бывшая рабыня, совсем обессилела. Она вся сжалась в комок, ноги ее подломились…

Жиль тотчас оказался рядом с ней.

— Ты больше не можешь идти! Я помогу тебе…

Индианка подскочила, будто укушенная змеей, и пронзила Жиля взглядом, похожим на удар шпаги.

— Нет! Я не нуждаюсь в твоей помощи!

Она попыталась ускорить шаг, но из этого ничего не вышло. Губы на обветренном лице Жиля скривились в жестокой улыбке.

— Не хватало еще, чтобы ты опять задержала нас.

Подхватив женщину на руки, он пустился бежать по следам друга, даже не замечая веса своей ноши, так он был счастлив от своей маленькой победы. Она, однако, была сродни подвигу, поскольку Ситапаноки, приняв оскорбленный вид, не захотела обвить руками шею своего «коня», а с непримиримой яростью скрестила их на груди. К счастью, дымок, замеченный Тимом, был уже недалеко.