Все трое ели в полном молчании. Жиль так проголодался, что готов был проглотить все, что видел перед собой, включая и сам стол, но аппетит Тима вполне мог соперничать с его собственным. Молодой американец ел так, будто это был последний ужин перед тем, как ему придется пересечь бескрайнюю пустыню. Однако, усердно поглощая пищу в огромных количествах, он озабоченно хмурился, и это начинало беспокоить Жиля.

Когда у Тима было подобное выражение лица, это означало, что его мучает какая-то мысль, но Жиль не мог понять, в чем дело.

Проглотив последний кусок и выпив последний глоток, Якоб ван Барен пробормотал благодарственную молитву, такую же неразборчивую, как и та, первая, стряхнул крошки с бороды и, встав из-за стола, пригласил своих гостей усесться перед камином, а сам принялся набивать табаком длинную глиняную трубку.

— Теперь, когда мы получили то, в чем нуждались наши тела, — произнес хозяин со свойственной ему елейной важностью, которую он вкладывал не только во все свои слова, но и во все жесты, — следует дать

удовлетворение нашим душам, братья, попытавшись лучше узнать друг друга. Француз — редкая птица в наших краях, в наших горах. Расскажи мне, как ты и твой друг попали сюда? Кто эти женщины, что сопровождают вас? Эта индианка не похожа на обыкновенную скво…

Взгляд Якоба тяжело давил на Жиля, и юноша уже открыл было рот для ответа, как вдруг Тим поспешно перебил его:

— Мы сбежали из индейского плена. Во время охоты в горах Кэтскилл нас захватили индейцы сенека. Они собирались убить нас, но нам удалось бежать с помощью той белокурой девушки, что пришла вместе с нами, их рабыней. Она сумела ночью перерезать веревки, которыми нас привязали к столбу пыток.

— А та, другая? Индианка?..

Тим равнодушно пожал плечами.

— Она все видела и попросила увести ее с собой, не то обещала своим криком разбудить весь лагерь. Девушка тоже, на свой манер, была пленницей…

— Но не рабыней. Она слишком красива и…

— Откуда мне знать, зачем ей это понадобилось, — ответил Тим с ноткой раздражения в голосе. — Она захотела пойти с нами, вот и все!..

Прищурившись, Жиль смотрел то на одного, то на другого: Тим откинулся на спинку скамьи и, казалось, боролся со сном, Якоб ван Барен стоял, прислонившись к колпаку камина, где горело яркое пламя, бросавшее красный отблеск на лицо и бороду хозяина дома. В их диалоге чувствовалось какое-то напряжение. Тиму удалось согнать со лба недавнюю морщину, но Жиль ощущал в нем растущее недоверие и решил, что нужно быть начеку. Что-то было не так в этом человеке, хоть он и принял их столь радушно.

В наступившем молчании хорошо был слышен непрекращающийся стук дождевых капель по крыше дома и звуки, доносящиеся с кухни, где хозяйка мыла посуду. Жиль взглянул туда. Со спины она, в своем черном платье, казалась столь же атлетически сложенной, что и ее муж. Слышно было, как она изредка покашливает, но голоса ее он еще не слышал: с того момента, как четверо путников перешагнули порог дома, она открывала рот лишь для еды.

— Она и вправду очень красива, эта индианка, — продолжал ван Барен так, словно говорил сам с собой. — Интересно, кто она такая? Девушка такой красоты должна быть хорошо известна среди Шести племен… Во всяком случае, я могу сказать, что с ней вместе вы — довольно странный отряд: лесной разведчик, беглая рабыня, француз, одетый индейцем… да еще она. Найдутся люди, которые зададут вопросы…

— Ты прав, — ответил Тим, чье лицо становилось все краснее и краснее, хотя огонь камина был здесь ни при чем. — Когда хотят задать вопросы, то их может найтись множество. Вот, например, если говорить о тебе: я слышал, что меннониты возделывают землю и живут только ее плодами, а ведь рядом с твоим домом мы видели вход в шахту…

Якоб поднял свой странный, ничего не выражающий взгляд к потолку, точно призывал его в свидетели.

— Уголь разве не плод земли? Когда я обосновался здесь, то обнаружил эту маленькую заброшенную шахту. Это было даром Бога, — добавил он, наставительно подняв палец. — Я добываю оттуда ровно столько, сколько нужно, чтобы помочь самым бедным в нашей маленькой общине, разбросанной в этих горах. А мы сами, мы живем по нашему закону тем, что растет у нас. Но вы не объяснили мне…

Жиль резким движением поднялся с места и демонстративно зевнул. Он уже был сыт по горло вопросами странного хозяина дома, а в особенности настойчивостью, с какой тот упоминал о красоте Ситапаноки, и он уже начинал сожалеть, что они сменили лес под дождем на этот дом…

— Извини нас, брат, — сказал он, — но нам еще предстоит проделать долгий путь до Стилборо. Нам нужно уйти на заре. Не будешь ли ты любезен показать место, где мы будем спать?

— Конечно, конечно… но вы не должны торопиться, потому что вам будет нелегко добраться даже до берегов Гудзона, если я сам не поведу вас… а завтра у меня нет никакой возможности сделать это, ведь завтра — день Господа!

Тим вздрогнул и нахмурил брови.

— А что может помешать нам?

Якоб пожал плечами, взял еще одну масляную лампу и, прежде чем ответить, зажег ее.

— Банда «ковбоев» , которая появилась на нашей территории. Она сильна, хорошо вооружена, ею командует какой-то человек, называющий себя Эвенджер, что значит Мститель. Она состоит из мерзавцев, которые грабят, жгут… и убивают всех, кто не на стороне англичан. А мне сдается, что вы настроены иначе, чем они… или французы сильно переменились?

Тим резко выпрямился, его густые рыжие брови сошлись в одну линию.

— Ковбои, здесь? Разве мы не в Пенсильвании, первом из независимых штатов?

— Да, но это не значит, что все здесь с этим согласны. Даже в Филадельфии есть еще много сторонников англичан… Но говорят, что утро вечера мудренее. Поговорим обо всем завтра. Ну, идемте!

Двое друзей поклонились хозяйке дома, разжигавшей очаг и не обратившей на них ни малейшего внимания, и пошли за ван Бареном. Снаружи было темно, но дождь лил уже с меньшей силой.

Следуя за пляшущим огнем лампы, они добрались до сарая, стоявшего позади дома, неподалеку от входа в шахту.

Дверь сарая со скрипом отворилась. Якоб высоко поднял лампу.

— Здесь не очень-то просторно, — сказал он, — зато будет уютно. Спокойной ночи. Я приду разбудить вас незадолго до рассвета.

Сарай и вправду был на три четверти заполнен огромными тюками высушенного папоротника, распространявшего приятный аромат, — это была вполне сносная постель. Друзья с удовлетворением оглядели помещение, но когда Якоб собрался удалиться вместе с лампой, Жиль попросил оставить ее, а когда тот удивился, что им нужен свет, чтобы заснуть. Жиль пробормотал смущенным тоном и стараясь не глядеть на Тима:

— Я никогда не мог заснуть в полной темноте.

Это из-за того, что, когда я был еще маленьким ребенком, в моей комнате обвалился потолок! Это… это нервное!