– Я люблю вас, – одними губами сказала она Элизахару.

Он взял ее за руку, и тут они увидели, что перед ними стоит король Гион.

Мгновение назад Гиона здесь не было – или, возможно, он был, но оставался невидимым; в любом случае, перед влюбленными он появился только сейчас.

Он выглядел таким же, каким был в день своей коронации: высоким, неправдоподобно юным, разудалым, пестрым. Король-Осень, Король-Урожай, Король-Праздник.

Только лицо Гиона оставалось серьезным, даже немного мрачным, в глубине зеленых с желтыми искрами глаз прятались печаль и, как показалось вдруг Элизахару, страх. Затем губы короля задергались, и в левом углу его рта появилась улыбка. Настоящая шутовская улыбка, как и положено на свадьбе, двусмысленная, непристойная: половина губы изогнулась в виде лука и поднялась.

Король протянул руки к Элизахару и Фейнне.

– Я люблю вас, – сказал он им. – Никогда не разлучайтесь, будьте плодовиты, убивайте не раздумывая и без сожалений, ешьте, и пейте, и умрите вместе!

Он щелкнул пальцами, и ему подали большую корзину, сплетенную из травы. Улыбка переместилась из левого угла Гионова рта в правый, а мгновение спустя он уже улыбался весь, целиком, всем своим существом: смеялись глаза, радовались волосы, источали свет кончики пальцев. И, взмахнув корзиной, Гион осыпал Элизахара и Фейнне ворохом цветочных лепестков. Лепестки повисли в воздухе, прилипли к белым одеждам, к волосам, к лицам и оставались в таком положении до конца праздничного дня.

Король схватил их за руки, привлек к себе, и Элизахар впервые почувствовал в Гионе живого человека.

Гион догадался, о чем тот думает.

– Это ненадолго, – прошептал он. – Скоро я опять уйду…

– Вы счастливы? – спросил его Элизахар очень тихо.

– Мне страшно, и я испытываю боль, – ответил король. – Сейчас это не имеет значения. Ты согласился выполнить мою волю. Это награда. Брак, в который вы вступили, нерасторжим, а мое благословение сбудется слово в слово.

Элизахар сказал:

– Я знаю, что Фейнне моя жена, и она это знает; но как нам поступить, если люди откажутся признать наш союз? Мы не сможем представить ни одного свидетеля.

– В этом не будет нужды, – ответил король. – Любой из народа Эльсион Лакар увидит, что вы связаны крепчайшими узами. Обычно эльфы вступают в брак одетыми в красное; но для людей они избрали белый цвет, и это величайшая честь; отблеск этой белизны останется с тобой навсегда. Явись вместе с женой к королеве или Талиессину, и они сразу признают ваше право. Эльфийский брак – это незримая корона, которая отныне вечно будет пылать над вашими головами, общая для двоих. Ни люди, ни эльфы, ни смерть не разлучат вас. Я ведь сказал тебе: ты получил награду.

* * *

День прошел.

– Я никогда не предполагал, что моя жизнь принадлежит вам – вот так, всецело, – признался Элизахар.

Чильбарроэс стоял перед ним, расставив ноги и разведя в стороны руки: алхимический двуцветный человек, готовый развалиться на две равнозначные половины, не живой и не мертвый.

– Ты принадлежишь мне, – сказал Чильбарроэс. – Потому что я – твой король, Элизахар, потому что я спас твою жизнь ради того, чтобы ты служил мне.

– А я? – спросил Элизахар. – Кто я для вас, мой господин?

– Мое орудие, – ответил Чильбарроэс. – Мой сон. Мой друг.

Он обхватил себя руками, как будто желая плотнее притиснуть друг к другу обе половинки своего несуществующего тела. Чильбарроэс стоял сжавшись, словно ему было холодно.

– Больше я не стану возражать вам ни словом, – сказал Элизахар. – Я сделаю все, что вы велите. Я вернусь вместе с Фейнне к людям и потребую отдать мне майорат. Я заявлю свои права на земли моих предков и выгоню оттуда жену Ларренса с ее дочками. Но только растолкуйте мне: каким образом я добьюсь этого? Кто поверит мне, когда после стольких лет в герцогстве Ларра вдруг ни с того ни с сего возникнет некто и назовется старшим сыном Ларренса?

Одна из ладоней Чильбарроэса разжалась, и Элизахар увидел на ней крупный серебряный перстень.

– Перстень твоего отца, – пояснил Чильбарроэс. – Упал с его руки, когда Ларренс умер.

– Упал? Перстень? Но как он мог упасть с руки?

– Ларренс снял его, чтобы скрепить договор печатью, – сказал Чильбарроэс. – Я был там, когда твоего отца убивали, Элизахар. Стоял совсем близко. Я видел, куда откатился перстень. А подобрать его смог лишь назавтра. В ночь смерти Ларренса поблизости было слишком много народу. Другое дело – та, вторая ночь: никого рядом, только пустыня и наш общий сон. Я дождался момента, когда перстень откатится в песок, и просто поднял его. Видение в точности указало мне место, где он лежал…

– Что же я видел? – спросил Элизахар. – Ведь это не был обычный сон.

Чильбарроэс покачал головой.

– Разумеется, нет. То, что я показал тебе, было моим воспоминанием. Моим собственным. Не чьим-то сном или наркотическим бредом кого-то из кочевников… Я солгал тебе.

Элизахар взял с бесплотной ладони перстень своего отца и надел на палец. Он старался не смотреть на короля. Чильбарроэса это ничуть не задевало – и уж тем более не удивляло.

– Теперь возвращайся. Дорога тебе известна, и провожать тебя я не стану. Я дал бы тебе охрану из числа здешних лучников, да вот беда – они эльфы, так что их появление в Ларра может вызвать серьезные беспорядки… Ты справишься один?

– Да, – сказал Элизахар. – Прощайте, мой господин.

Чильбарроэс опять развел руки в стороны и в тот же миг исчез. Густой туман, справа желтоватый, слева темно-синий, заколыхался, и на тропинку выступила белая лошадь под седлом. Элизахар молча сел на нее, наклонился, прижался щекой к тщательно расчесанной гриве.

Затем развернулся и увидел в тумане второго коня темного, а на коне – всадницу. Это была Фейнне в широченном платье из серебряной парчи, с пышнейшими рукавами, с волосами, убранными в сетку, затканную жемчужинами. Парча лежала причудливыми складками переливаясь при каждом движении молодой женщины, и он с острой сердечной болью вспомнил тот миг, когда Гион сочетал их нерасторжимыми узами.

– Вы готовы? – спросила она Элизахара.

– Да, – ответил он, выпрямляясь в седле.

Они поехали бок о бок по тропинке, уводящей в глубину леса. Скоро справа и слева среди папоротников начали встречаться замшелые камни старого лабиринта. Теперь они не петляли и не запутывали путника, приводя его к неизбежной встрече с чудовищем, которое некогда обитало в этих туманах. Они просто указывали дорогу. Один из них до сих пор был багровым: много лет назад король Гион здесь пролил свою кровь, которая притянула его назад, в эльфийский мир, за пределы человеческого бытия.