Они поравнялись с этим камнем. Фейнне посмотрела на бесформенное красное пятно, моргнула… и свет погас в ее глазах. Она вновь погрузилась во мрак слепоты, в котором пребывала всю жизнь, с самого рождения, – если не считать того времени, что она провела среди Эльсион Лакар.

Но это счастливое время оказалось таким недолгим, что его и впрямь, наверное, можно было не считать.

Элизахар заметил растерянное выражение, появившееся на лице его жены, и понял, что это означает. Он протянул руку, осторожно коснулся ее щеки.

– Я здесь, – проговорил он.

Ее губы тронула улыбка.

– Я знаю.

И она поспешно добавила:

– Я знаю, что вам жаль меня, но не стоит. Я прожила в темноте очень долго, и это не мешало мне быть счастливой. Для меня в слепоте нет ничего страшного. Зрение – непозволительная роскошь. В конце концов, как утверждает Чильбарроэс, в мире не так много вещей, достойных того, чтобы их видели.

Элизахар приблизился к ней и молча поцеловал.

Дальше они ехали, не разнимая рук. Лошади останавливались, чтобы пощипать траву, и всадники не торопили их. Потом – спустя вечность – Элизахар сказал:

– Там, впереди, дорога. Скоро мы начнем встречать людей.

Он взял лошадь жены за узду и уверенно вывел ее на широкую, хорошо замощенную дорогу. Отсюда уже видны были отроги гор; дня полтора пути в северном направлении – и путники окажутся в маленьком герцогстве Ларра.

Госпожа Танет была страшно огорчена смертью своего супруга. Разумеется, герцогиня давным-давно не любила его; как можно любить Ларренса, эту здоровенную грубую тушу? Ларренса, супружеские ласки которого были разновидностью обычного изнасилования? Ларренса, воняющего потом, чесноком, пивом?

И при этом Ларренс представлялся бессмертным. Ей казалось, что Ларренс будет всегда; и она, госпожа Танет, вечно будет носить его титул и распоряжаться в его землях.

Дела шли весьма неплохо. Дней за десять до смерти Ларренса к госпоже Танет прибыл посыльный от самого герцога Вейенто. В первые минуты герцогиня отнеслась к нему весьма холодно и распорядилась через слуг, чтобы посыльный устраивался со всеми возможными удобствами и ждал, когда его призовут для аудиенции.

– Его это как будто позабавило, – доложил Танет слуга, когда вернулся к госпоже, выполнив поручение. Он ухмыльнулся и сказал, что, возможно, вы пожалеете о своей неспешности.

Танет нахмурилась:

– Что он имел в виду?

– Не знаю.

– Ладно, ступай; это не твое дело.

Госпожа Танет приняла посланца от герцога Вейенто, выдержав несколько часов. Она хотела предстать величавой, исполненной достоинства: ведь ей принадлежит один из древнейших титулов в стране, она – супруга «главного пугала королевства», как почти в глаза называли Ларренса. Она почти ровня герцогу Вейенто, а это что-нибудь да значит.

С возрастом миловидность госпожи Танет исчезла без деда. Глядя на эту увядшую женщину со злым лицом, никто не мог бы предположить, что когда-то она была свечей, забавной, даже ласковой. Она носила одежду из тяжелой парчи так, как старый воин носит кольчугу и кирасу: не слишком обращая внимание на красоту вещи, лишь ценя ее за удобство и крепость.

Несколько секунд посланник герцога рассматривал хозяйку замка Ларра. Он пялился на нее бесцеремонно, как на какую-нибудь зеленщицу, и на бледных щеках Танет появился темный румянец, а бескровные губы сжались в нитку.

Но прежде чем она успела произнести хоть слово, посланник медленно склонился перед ней. Поклон получился низким, почти раболепным, и Танет смягчилась.

– Я готова выслушать вас, – уронила она. – Говорите.

Он выпрямился. И снова в его глазах мелькнула насмешка: он как будто знал нечто от нее доселе сокрытое и откровенно забавлялся этим.

– Моя госпожа, – заговорил посланник, – вот что просил передать вашей милости мой повелитель, герцог Вейенто, отпрыск старшей ветви королевской семьи, прямой потомок Мэлгвина, который по праву должен был занять трон в Изиохоне: он просит руки одной из ваших дочерей.

Любо-дорого было посмотреть, как отхлынула краска Маленького, сморщенного личика Танет, как она, захваченная врасплох столь лестным предложением, вдруг заулыбалась. Радость не украсила ее, напротив: распустив на волю все свои морщины, Танет мгновенно постарела. Теперь она казалась совершенно непривлекательной и глупой, как все женщины, по-животному привязанные к своему потомству.

– Моя дочь? – переспросила она. – Моя дочь? Герцогиня Вейенто?

– Да, ваша милость, – опять поклонился посланник.

– Но… мой муж… – Она огляделась по сторонам с легким испугом, как будто боялась увидеть где-нибудь поблизости Ларренса.

– Ваш муж, как всегда, в отлучке, моя госпожа, – сказал посланник. – Но, полагаю, он не стал бы возражать против столь выгодного союза. Я прошу извинить мою дерзость: времени мало, и я вынужден говорить откровенно. Ваша милость вполне может написать письмо своему супругу, испрашивая его согласия, но… Мой господин отчего-то считает, что главное – заручиться вашим согласием. Согласием матери. Уверен, герцог Ларренс поддержит любое решение вашей милости.

– Да, потому что ему все равно, – процедила она сквозь зубы. И снова подарила ему свою глупую улыбку. – Это великолепное предложение! – воскликнула она, не чинясь, поскольку уже видела в посланнике будущего зятя человека «своего», «приближенного», перед которым не нужно прикидываться величественной.

– Мой господин того же мнения, моя госпожа, – сказал посланник, едва заметно усмехаясь.

Танет не заметила этой усмешки.

– Которую же из моих дочерей желает избрать герцог Вейенто? – деловито осведомилась она.

– Любую…

– Ему тоже все равно, как и моему мужу…

– Когда его сиятельство получше узнает свою будущую супругу – какую бы мы для него ни избрали… – начал посланник.

Танет сверкнула глазами, и он понял, что нашел верный тон. «Мы». Впервые за долгие годы от госпожи Танет что-то зависит. От нее и от этого человека, доселе незнакомого, а теперь – более близкого, чем родня.

– Да, полагаю, именно мы изберем для его сиятельства супругу, – повторил посланец герцога. – И когда он познакомится с ней поближе, уверен: ему никогда она не будет безразлична.

– В таком случае я представлю вам обеих моих дочерей, – объявила госпожа Танет. – У каждой из них имеются свои достоинства… Мне, право, трудно судить, ведь они – моя плоть и кровь. – И добавила с обезоруживающим бесстыдством: – Желаете увидеть их в бане?

– Это было бы излишне, – сказал посланник. – Я хорошо знаю его сиятельство. Если при выборе невесты я буду осматривать ее в бане, боюсь, впоследствии его сиятельство найдет способ избавиться от меня.