К вечеру наш плацдарм значительно увеличился. И всю ночь подходили главные силы корпуса, ночными атаками они дополнительно расширили отвоеванные позиции на польской земле.

Поляки постепенно стали выходить из своих убежищ, благожелательно разговаривали с нашими солдатами и офицерами. Некоторые разыскивали медиков, чтобы оказать помощь заболевшим родственникам, другие просили препараты на всякий случай. И всех интересовала дальнейшая судьба Польши. На такие вопросы обычно отвечали наши политработники, и говорили они всегда одно: «Сами будете решать, какой быть Польше после окончания войны, а наша задача — освободить вашу страну от фашистов». Многие спрашивали, будут ли в Польше колхозы. Как мы поняли, поляки их очень боялись. Но и на этот вопрос наши агитаторы отвечали так же: «Решать вам самим». В целом встречи были очень теплые и дружественные, жители угощали нас фруктами, и беседы затянулись почти до утра.

В последующие дни мы продолжили наступление в северо-западном направлении, уже по польской территории.

Июль 1944

Пять дней дивизия наступала без танков, и самоходчикам приходилось действовать и за танкистов, и за себя, а сопротивление враг оказывал упорное, особенно при обороне городов и крупных населенных пунктов. Наступление продолжалось, приказы гнали войска: вперед, быстрее вперед! Часто мы совершали ночные марш-броски. Продвигались без сна и отдыха. Люди выбились из сил, засыпали на ходу. Механикам-водителям перед ночными переходами выдавали сто грамм для стимуляции бодрости, чтобы не уснули за рычагами управления, а по прибытии давали время поспать. Стрелков и автоматчиков десантировали на самоходки. Но что это был за десант! Мы инструктировали пехотинцев, за что держаться, как заскакивать: обязательно сзади, с борта нельзя, сразу под гусеницу попадет, и соскакивать так же, и всякий раз убеждали: «Ни в коем случае не спать! Держитесь за поручни!» Но это мало помогало. Люди, измученные, не спавшие несколько дней, как только садились на прохладную броню, так сразу и засыпали. В одну из ночей в точности повторилось то, что случалось с новобранцами в наступлении под Курском. Мы двигались с десантом по шоссе где-то между Забужьем и Кумаровкой, и, когда я посмотрел назад, на самоходке не оказалось ни одного человека. Я остановил батарею, и мы стали искать пропавших солдат. Нашли их недалеко. Оказалось, все они позасыпали и их смело ветками вековых лип, которыми обсажены все польские шоссе. Хорошо еще, никто не попал под гусеницы!

На шестой день дивизию усилили 20-й танковой бригадой полковника Константинова, и наш полк был придан этой бригаде.

Очень тяжелые бои развернулись за Кумаровку. Начштаба Шулико находился в боевых порядках на командирском танке и, увидев, что наступление затормозилось, взял нашу 3-ю батарею, роту автоматчиков и с этой группой лесом зашел в тыл немцам. Не ожидавший удара с тыла противник отступил. Так мы овладели очень крупным населенным пунктом Кумаровкой.

Через два дня решительной атакой захватили уездный центр Радзинь и закрепились на взятом рубеже. Чтобы удержать его, пришлось отбить три контратаки крупных сил противника, но обошлось без больших потерь.

С танковой бригадой нам стало полегче, но чем ближе мы подходили к Варшаве, тем ожесточеннее становились бои и тем чаще немцы стали переходить в контратаки.

На подходе к городу Лукув мы преследовали отходящего противника в походных колоннах, имея десанты на каждой боевой машине. Впереди действовал разведдозор в составе танкового взвода с десантом автоматчиков. За ним, в двух-трех километрах, шел авангардный батальон танков, усиленный нашей 3-й батареей и десантом из двух стрелковых рот; далее — в трех-пяти километрах за нами двигались главные силы бригады. Таким образом, наш полк шел во главе основных сил бригады. Обстановка на марше была спокойная и на редкость мирная — ни тебе обстрелов, ни бомбежек. Шли мы со средней скоростью и уже довольно долго продвигались вдоль опушки леса, поднимая столбы пыли чуть не до вершин деревьев. Потом большак свернул в лесной массив и вывел нас на очень большую поляну, усеянную сложенными в копны снопами ржи. Поляна тянулась на несколько километров, разделяя лес на две части, и, в свою очередь, была разделена надвое перелеском. В этом перелеске комбриг и решил остановить авангард, чтобы дождаться возвращения разведдозора: нужно было выяснить обстановку, чтобы не попасть в тактическую ловушку фашистов, на которые они были большие мастера.

Всегда меня настораживала фронтовая тишина! Молчат немцы — значит, что-то замышляют, какое-то коварство, подвох! Мы хорошо замаскировались и притаились, лишь иногда, в силу необходимости, экипажи, нарушая тишину, немногословно переговаривались между собой. Самоходки батареи и танки стояли в линию, фронтом по ходу движения. Из люка я внимательно вел круговое наблюдение через трофейный бинокль десятикратного увеличения. Внезапно будто что-то подтолкнуло меня оглянуться, и от неожиданности я ахнул, насторожив экипаж: с противоположной стороны на поляну выходило несколько сот вражеских солдат в темном обмундировании, с автоматами на изготовку и у некоторых... — да! я ясно видел фаустпатроны! Докладывать не было времени, пока найду комбата или комбрига, немцы перейдут поляну и скроются в лесу!

— Батарея! Развернуться кругом! По фашистам, бризантными! Огонь! — мгновенно отдал команду всем экипажам, уже находящимся в боеготовности номер один. — Трубка двадцать! — добавил, определив расстояние.

Устрашенные внезапным огнем, гитлеровцы заметались по поляне — часть побежала назад, другие бросились врассыпную! Но повсюду над их головами рвались снаряды, конусными веерами рассыпая смертоносные осколки, вырывая из массы бегущих убитых и раненых! Нет более массово поражающих пехоту снарядов, чем бризантные! Радуясь вместе со всеми экипажами такому удачному бою, я и предположить не мог, что для меня этот бой мог оказаться последним. Не успели мы после расправы с гитлеровцами развернуть машины в прежнее положение, как к моей самоходке с пистолетом в руке подбежал разъяренный комбриг танкистов с неистовым криком:

— Кто стрелял?! Я спрашиваю! Доложить, кто стрелял!!

Всякое может быть. Всем нам хорошо запомнилось, как недавно, не разобравшись по существу, заместитель командира 76-й стрелковой дивизии полковник Белоусов расстрелял командира самоходки-лейтенанта Мишу Воронцова. И сейчас, во избежание подобного, я решил принять меры.

— Всем экипажам закрыть люки! — прокричал приказ.

Раза три обежал полковник вокруг самоходки, потрясая пистолетом! Через командирскую панораму я наблюдал за его действиями и отчетливо видел взбешенное лицо Константинова. В чем моя вина?! Понять этого я не мог и сильно волновался таким неожиданным оборотом дела.

Минут через пятнадцать комбриг успокоился. Я вылез из самоходки и доложил: