В комнате № 40 сидел незнакомый Блажеку гауптштурмфюрер.

На секунду оторвавшись от телефонной трубки, гауптштурмфюрер кивнул в сторону посетителя головой, что можно было принять за приглашение сесть. Блажек присел на стул у стены и, пользуясь тем, что гауптштурмфюрер занят телефонным разговором, стал его разглядывать.

Немец сверял какой-то документ. Слушая, что ему говорят в трубку, он следил глазами по тексту и, держа в руках лист бумаги, коротко бросал:

— Да… Правильно…

Разглядывая немца, Блажек заверял себя, что раньше никогда его не встречал, но… но внешность немца почему-то казалась ему знакомой. Блажек заглянул в самые дальние уголки своей надежной памяти, мысленно разворачивая перед собой длинную галерею преступников, доклады агентуры, альбом с фотоснимками немецких шпионов и диверсантов… Нет, он где-то видел эти бесцветные глаза в глубоких впадинах, белые брови и ресницы, тонкие губы, шрам на кончике носа.

Немец закончил разговор, положил трубку и спросил:

— Ян Блажек?

Блажек молча наклонил голову, отметив, как деревянно звучит голос гауптштурмфюрера.

— Из бюро?

Блажек еще раз наклонил голову.

— Мне назвали вас как человека, зарекомендовавшего себя плодотворной работой в полиции и на службе протектората… — немец сделал небольшую паузу, — и я решил, учтя ваш опыт и благожелательное отношение к фюреру, дать вам особое поручение.

Для начала было неплохо. Но тут же Блажек подумал: не делает ли гауптштурмфюрер ход конем и не кроется ли за этим ходом стремление гестапо проверить его на конкретном деле?

— О моем поручении должны знать лишь я и вы, — сказал немец.

— Понимаю.

— Фамилия Владимира Крайны вам о чем-нибудь говорит?

— Понятия не имею. Вы почему изволите спрашивать?

— Так… между прочим. Если вы его не знаете, поговорим о другом. — Гауптштурмфюрер не спеша закурил сигару, несколько раз затянулся дымом. — На днях чехи из Лондона сбросили на территорию протектората капитана и поручика. Их встретил наш, вернее — мой человек. Укрыл у себя. Они явились с определенным заданием и полномочиями, снабжены рацией. Но мой человек — судетский немец, он плохо говорит по-чешски и недостаточно разбирается в вопросах политики. Как вы отнесетесь к моему предложению познакомиться с этими непрошенными гостями?

— А как они на это посмотрят?

Немец заверил, что Блажек не вызовет подозрения у парашютистов. Им известно, что по световым сигналам их должен встретить связной, который и устроит им встречу с чехами из патриотического подполья. Парашютисты сейчас как раз ждут представителя подполья.

— И этим представителем должен оказаться я? — осведомился Блажек.

— Совершенно верно.

Нетрудно было понять, что гестапо перехватило каналы, которыми пользовались лондонские деятели для выброски в Чехословакию своих эмиссаров. Парашютисты угодили прямо в руки немцев.

— Какую роль должен я сыграть? — спросил Ян.

Гауптштурмфюрер разъяснил: Блажек явится к капитану, который называет себя старшим, потребует у него пароль и подробно выслушает его.

— Я дам своему человеку указание познакомить капитана с вами и предоставлю вам, так сказать, полную свободу действий. Назовите себя чиновником интендантства протектората, сторонником Бенеша, участником движения сопротивления, но, понятно, не имеющим никакого отношения к коммунистам. Иначе его хватит удар.

Немец, смеясь, откинулся на спинку кресла.

Блажек нашел, что ему тоже следует улыбнуться, но, глянув на открытый рот гауптштурмфюрера, потерял к этому всякую способность. Большие зубы немца и его болезненно бледные десны опять напомнили ему что-то знакомое… Он прикрыл глаза, чтобы напрячь память, но и на этот раз она изменила ему.

— Я на всякий случай, — продолжал немец, — назову вам несколько фамилий, чтобы вы смогли в случае нужды опереться на них.

— Но я полагаю, — сказал Блажек, — что до такой нужды дело не дойдет. Они ведь должны понимать, что находятся не в Лондоне.

Гауптштурмфюреру замечание Блажека пришлось по душе, и он опять расхохотался.

— Вы правы, — сказал он. — Этим лондонским господам нечего давать потачки.

— А где они сейчас?

— В городе Эгере. Необходимо часа через два выехать. Машиной я вас обеспечу. Вы готовы?

— К вашим услугам.

Гестаповец вытянулся во весь свой рост и вышел из-за стола.

«Сутулый, длинноногий, худой. Да, где же я его видел?» — не мог успокоиться Блажек.

— А теперь слушайте меня внимательно…

2

Возвращаясь от гауптштурмфюрера, Блажек встретил знакомого чеха, работавшего референтом в гестапо. Остановились в коридоре, у окна. Закурили.

— У кого был? — спросил знакомый.

— Сам не знаю… В комнате номер сорок.

— А! У Морица Обермейера, — сказал референт. — Чрезвычайно серьезный господин. Говорят, он большой любитель покойничков. Они не болтают лишнего, хлопот не доставляют и умеют хранить тайну. Как это ты к нему попал?

— Да все с этим бюро по охране, — соврал Блажек. — Ну, я тороплюсь. Привет!

Выйдя на улицу, Блажек привел в порядок свои впечатления.

Мориц, Мориц! Теперь все встало на свои места. Это имя он слышал от немецкого диверсанта Зельца Бонне, того самого, который в тридцать восьмом году пытался поднять на воздух «Дейч-Хаус».

Тогда же Зельц очень красочно описал внешность своего руководителя.

Как в те дни хотелось Блажеку увидеть злополучного Морица! И вот сейчас встретились. Приятное знакомство, нечего сказать!

Блажек шел домой в приподнятом настроении. Во-первых, он питал к себе уважение за то, что все-таки запомнил человека по столь отдаленным приметам; во-вторых, его очень заинтриговало поручение Обермейера.

Самый тот факт, что гестапо выбрало своим доверенным лицом Блажека, уже говорил о многом. Значит, он вне подозрений, его участие в движении патриотов полиции неизвестно, не раскрыты его связи с Лукашем. Можно придерживаться прежней тактики.

Окончательно избрав путь борьбы с оккупантами, полностью разделяя программу коммунистического подполья, Блажек, как человек дела, не мог не осуждать политики чешской эмиграции в Лондоне; он называл эту политику «мышиной возней».

«Все они беспринципные карьеристы и болтуны, — говорил он Лукашу всякий раз, когда возникал разговор на эту тему. — Знаю я и Славика, и Ингра, и Виеста, и Голяна. Они неспособны на решительные действия. Даже выброска парашютистов осуществлена глупо. Сбросили — и угодили прямо в пасть гестапо. Вот же идиоты, прости господи!.. Сами предатели — и на предательство нарвались».