встретились, он оторвался от моего пристального взгляда и указал на стулья, стоящие перед незажженным камином.

— Ты не возражаешь, если мы присядем?

— Ты не выгоняешь меня с этой земли? — спросил я, ожидая, когда это робкое воссоединение развалится на части.

Он покачал головой и засмеялся.

— Нет. Так мы присядем?

Он подошел к одному из стульев и сел. Я осторожно присел рядом, задаваясь вопросом, не развести ли мне огонь, но я был слишком взвинчен. Я понятия не имел, чего он хотел или…

— Как ты узнал, что я здесь?

— Я предупредил охрану о твоем возвращении. Я знал, что ты воспользуешься проселочной дорогой и заедешь через задние ворота, — ответил он.

— Как ты узнал, что я вернусь?

Зено посмотрел мне прямо в глаза.

— Потому что она здесь.

— Но насколько я знаю, сейчас она в Парме, — ответил я.

— Она пробудет там всего несколько дней со своей матерью. Ее отец здесь, в особняке. — Лицо Зено выдавало напряжение, которое он испытывал. — Он остался, чтобы помочь с бизнесом. Решить, как мы можем вернуть покупателей и спонсоров, которых потеряли.

— Все так плохо?

Зено рассмеялся, но это был вымученный смех.

— Я не разбираюсь в производстве вина. Знаю, что я сам в этом виноват, но чувствую себя потерянным. И… мне невероятно трудно делать все в одиночку.

Я взглянул на Зено и увидел, что он наблюдает за мной. Выражение его лица вызвало странное чувство, вспыхнувшее в моей груди. Что-то сродни нежности. Что-то, что, как я представлял, разделяли братья и сестры, что-то напоминающее о близости, которая была у нас когда-то, много лет назад.

— В одиночку все непросто, — заметил я, отводя взгляд, чтобы посмотреть на незажженный камин. — Я не представлял каким одиноким я был, пока Кареса не ворвалась в мою жизнь.

Я улыбнулся, вспомнив тот день, кода она оказалась на моем винограднике вся взволнованная и бодрая, после пробежки.

— Она заставила меня захотеть большего от жизни, — я вздохнул. — Она заставила меня захотеть ее. И только ее, навсегда. — Я рискнул взглянуть на Зено. Его глаза были широко раскрыты. — Не думаю, что ты знаешь, на что это похоже. Я слышал, ты не обделен женским вниманием.

Что-то промелькнуло на его лице, что-то, чего я не смог распознать.

— Если человек всегда окружен вниманием, это не значит, что он не одинок.

— Ты богат и имеешь множество людей в своем распоряжении. Что ты знаешь об одиночестве?

На этот раз Зено повернулся ко мне и по-настоящему посмотрел мне в глаза.

— Богатство — это не защита от одиночества. Очень легко быть окруженным множеством людей, но при этом чувствовать себя так, словно ты один стоишь под дождем. Я…

Он сделал паузу и откинулся на спинку стула. Когда он взял себя в руки, то сказал:

— Думаю, что единственный раз, когда я не чувствовал себя одиноким в этом мире, был тогда, когда мы были друзьями. — Он улыбнулся, и на этот раз улыбка была искренней. — Помнишь, как ты упал в рыбацкое озеро? В конце концов я прыгнул за тобой, когда подумал, что ты тонешь.

Я не смог сдержать смех от этого воспоминания.

— Твой отец был не в себя от злости, когда узнал, что ты сломал его удочку, когда тебе пришлось помогать мне выбираться оттуда. Ты помнишь? — спросил Зено.

— Помню, — ответил я. — Он запретил мне посещать это озеро в течение месяца.

Зено вытер глаза, а затем покачал головой. Легкомысленность улетучилась, снова сменившись тяжелым молчанием. У меня в голове вертелся миллион вопросов, и я изо всех сил старался задать хотя бы один.

Затем Зено заговорил вместо меня и ответил примерно на дюжину из них.

— На этой неделе я ездил во Флоренцию и встречался с дядей Роберто. Я неделю держался особняком и не думал ни о чем, кроме письма твоего отца и нашей драки. Я… — он сделал глубокий вдох, — прокручивал ту ночь в своей голове. Я был так зол. Мне было больно, но потом, — он наклонился вперед и потер свой лоб. — Дядя Роберто все подтвердил. Поначалу он пытался лгать, но я смог раскусить его обман.

Его взгляд встретился с моим. Он выглядел грустным.

— Он был им, Ахилл. Дядя Роберто. Он был одним из тех, кто убедил моего отца не признавать публично твое рождение. Мой отец очень этого хотел. Даже когда ушла моя мать, узнав о тебе, он хотел признать тебя. Но именно Роберто сказал ему, что поставлено на карту. Твоя мать не была благородного происхождения. Он… он считал тебя бастардом и утверждал, что ты запятнаешь имя Савона.

Боль поразила меня с силой удара молнии.

«Он считал тебя бастардом… ты запятнаешь имя Савона».

— Я тоже его ударил, — сказал Зено, и я уставился на него. Он пожал плечами. — Я никогда в своей жизни не дрался, но за эту неделю уже сделал это дважды.

На его лице появилась улыбка, но быстро пропала.

— Мой отец хотел тебя, Ахилл. Роберто признался, что отец так и не простил его за то, что он убедил его в обратном, но, когда ты стал старше, он подумал, что уже слишком поздно. Дядя подтвердил, что отец навещал тебя, когда ты был ребенком, таким образом пытаясь узнать тебя. Он попросил твоего отца не говорить тебе правду, чтобы снизить риск сплетен.

Зено обмяк, сидя на стуле.

— Но видишь ли, дело не в том, что мой отец горевал. Он был взрослым человеком, который должен был сильнее бороться за тебя. Дело в том, что они скрывали от меня то, что у меня был брат. Они утаили, что мой лучший друг делил со мной одну кровь. И когда они захотели меня отослать, чему я воспротивился, они сказали, что ты недостаточно хорош для роли моего друга. Они забрали тебя, моего… брата… чтобы защитить свою репутацию.

Я слушал каждое слово, которое он произносил, все сильнее и сильнее распадаясь на части. И единственное слово, за которое я зацепился, было слово — «брат».

Брат, брат, брат…

Он назвал меня своим братом.

Он хотел, чтобы мы были братьями.

— Я… — мой шепот был едва слышен. — Я был бы… рад признать тебя своим братом.

Я не поднял взгляда, но знал, что Зено смотрит на меня, и я мог чувствовать, как его глаза прожигают меня насквозь. Тем не менее я поднял голову и увидел проблеск счастья на его лице.

Он откашлялся, прочищая горло. Когда я не спешил заговорить, он произнес:

— Я никогда в