Но когда до Олега Ринсинского дошло наконец, что такое он ест, его крик, хотя и ниже тоном, чем у Сандры, был гораздо громче. Он заорал на весь зал, но уже только присоединился ко всем другим воплям, крикам и звукам рвоты. Мужчины и женщины теряли сознание, давясь сгнившей едой и пытаясь вытолкнуть ее из горла. Другим повезло больше – они заметили, что испорченные блюда кишат бесчисленными личинками, прежде чем успели их отведать.

Сэр Виктор Хельстрем обомлев смотрел, как из личинок стремительно развиваются куколки. Он был спорым едоком и уже поглотил большую часть своей говядины, и мушиные яйца чрезвычайно быстро – немыслимо быстро – превратились в личинки у него внутри, продолжая быстро преобразовываться в молодых мух.

Хельстрем яростно чихнул, и из ноздрей у него извергся черный поток мух, взмывая в воздух единой стаей, чтобы витать по всему залу. Их инстинкт, казалось, заставлял их нападать на любого человека, который им попадался, жужжа вокруг голов, садясь им на лица и руки, намеренно вторгаясь в глаза и уши, даже во рты. Когда им попадались женщины в вечерних платьях, с голыми плечами и руками, шеями и лицами, их внимание даже возрастало.

Из-за стола, где сидели два изумленных экс-нациста, Бруннер и Хайм, и где начались беспорядки, более старый и трясущийся из них, Бруннер, шатаясь, с трудом поднимался, уронив позади себя стул. Капля, что лишь несколько мгновений до этого неуклонно держалась на кончике носа, наконец упала, не на смесь в его ложке, но в тарелку с кашей, теперь покрытой личинками и распускающимися мухами. Глаза у старого немца расширились, он издал мяукающий звук и вскочил на ноги, распрямив спину сильнее, чем это было на протяжении последних двадцати или более лет.

У его товарища по тайне, Ариберта Хайма, бывшего Доктора Смерть, были свои проблемы с личинками и мухами, прораставшими из его тонкогубого рта. Он тоже вскочил, отмахиваясь от мух, роившихся вокруг него. Все в зале испытывали одно и то же, хаотично бегая вокруг, врезаясь друг в друга, катаясь по ковру, стараясь встать на ноги. Некоторые падали в обморок от страха.

Те, кто отбивался от роящихся насекомых или отмахивался от них столовыми салфетками, сгибались пополам, и их рвало смесью из личинок, мух и непереваренной пищи. Рвота выходила как желчь, но густая и движущаяся, и вонь, источаемая ею, служила причиной для еще большей тошноты.

Кит Уэстон забрался под стол, ему повезло, что он редко ел помногу, хотя несколько личинок все же высыпались у него изо рта. Через зазор между краем скатерти и темно-красным ковром он видел нижнюю часть пары ног в слаксах и на двухдюймовых каблуках, понимая, что они принадлежат Сандре Беллинг.

Сандра, все еще сидевшая в кресле, стучала ногами по полу в страхе и отвращении, так что Уэстон поднял скатерть одной рукой со стянутым сухожилием и потянулся к ее талии другой. В руках у него оставалась еще кое-какая сила, потому что он не только принимал GW1516, но и упражнялся своим собственным ограниченным образом, стараясь растянуть те части своего тела, которые, подобно рукам, были сморщенными, высохшими и сплошь покрыты шрамами, так сковывающими движения.

Поначалу Сандра оттолкнулась, усевшись обратно в кресло, но потом вроде бы поняла намерения человека со шрамами – что для нее было своего рода прорывом, которого доктор Уайетт пыталась достичь в течение многих лет. После короткого колебания она позволила втянуть себя под стол, и Уэстон быстро вернул скатерть на место, отгородив их от разгара хаоса по ту сторону.

К счастью, Сандра не прикасалась к своей еде, но Кита Уэстона рвало и рвало, меж тем как она сочувственно стучала его по спине. Крики, вопли и топот непрерывно неслись со всех сторон, пока они бок к боку сжимались в своем мрачном убежище. Много мух все равно сумело пробраться под скатерть, и Сандре с Уэстоном приходилось отгонять их руками. Наконец они оба поняли, что лучше всего тесно прижаться друг к другу на мягком ковре.

Официанты и официантки бросились на кухни, где, как ни странно, не было ни мух, ни их куколок, за исключением тех немногих, которые проникли, пока открывались и закрывались двери. Хлоя, официантка, которая подавала обед доктору Причарду, Дельфине и Эшу ранее тем же днем, опустилась на колени на жесткий кафельный пол, жалобно всхлипывая, сбитая с толку и напуганная хаосом в обеденном зале. Когда младший шеф-повар пошел открывать распашную дверь, чтобы самому посмотреть, что происходит, она закричала:

– Не надо!

Он послушался.

* * *

Осрил Убуту озирался по сторонам, и его огромные глаза становились все шире от удивления. Он привык к мухам, к множеству мух. Но никогда не видел ничего подобного, даже вокруг туши антилопы, убитой львом, не бывало таких мух, как эти. Верхняя часть обеденного зала стала напоминать черный, жужжащим туман, кружащий, как стая миниатюрных скворцов. Ресторан замка наполнился нездоровым зловонием, повергая тех, кто убегал, в новую панику. Некоторые дрались, чтобы добраться до широкой двери, размахивая руками, пинаясь ногами, нанося удары кулаками. Убуту не стал исключением, хотя кто-то сразу возразил против толчка в спину и, несмотря на общее волнение, обратил на Убуту рефлективный ответ.

Удар, пришедшийся в огромную грудную клетку африканца, исходил, вероятно, от самого немощного человека в зале: Алоиса Бруннера. В любое другое время Убуту нашел бы ситуацию забавной, но сейчас было не до смеха. Кратчайшее мгновение он смотрел вниз, на этого пигмея, посмевшего поднять руку на короля, а затем поднял свою огромную руку и с силой отшвырнул от себя дурака. Хрупкий старик упал без крика и ударился скулой о край стола, того самого, под которым сплелись в объятиях Сандра Беллинг и Кит Уэстон.

Бруннер ослаб от старости и обмяк от всей роскошной и легкой жизни в Комреке. Несколько лет назад он мог бы, хоть и с трудом, подняться на ноги, возможно, немного ошеломленным, но готовым дать сдачи. По сути, удар практически лишил его сознания, и он накренил стол, на секунду обнаружив двоих гостей, скрывавшихся под ним. К счастью, стол встал на место, только с меньшим количеством тарелок, столовых приборов, приправ, стаканов и без центральной цветочной композиции. Сандра Беллинг и Кит Уэстон опять оказались в тени, и там они и остались.

Под столом в охваченном ужасом сознании Сандры пробежала краткая мысль, что старый нацист играет в прятки, заглядывая под край скатерти, чтобы найти их, но вскоре она поняла, что глаза у него полузакрыты, а рот широко разинут.

Зубные протезы у распростертого на полу немца сместились внутрь рта, когда он, находясь в полубессознательном состоянии, втянул воздух, который, в свою очередь, всосал вставные зубы так, что они застряли боком в верхней части глотки. Он перевернулся на спину, и вдруг глаза у него полностью открылись. Часто моргая, Сандра не могла не наблюдать, как быстро у немца поднималась и опускалась грудь: его легкие отчаянно нуждались в большем количестве воздуха, чем получали.

Потом она увидела еще более кошмарную сцену. Она не могла отвернуться от этого зрелища, как бы сильно оно ее ни пугало. Ее зачаровал приток сотен, тысяч, миллионов маленьких черных мушек, вливавшийся в открытую пасть немца, миниатюрное торнадо, которое вскоре стало яростным вихрем, тонувшим у него во рту, душащим его, всасывающимся дальше, меж тем как он изо всех сил пытался дышать, так что грудь у него вздымалась, а его тело билось, пока все его лицо не покрыла сверкающая маска из крошечных движущихся насекомых, которые, как в воронку, проникали в зияющую дыру рта, чтобы заполнить его легкие.