— Будет сложно привыкнуть к тому, что у тебя были девушки в прошлом. Мне кажется, Вань, я не смогу каждой противостоять.

Ванька целует макушку и это ужасно приятно.

— Мне, конечно, льстит, Катя, что ты записала меня в Донжуаны, но это не так. Три года назад я болел одним американским шоу, и мы с Ларисой пробовали танцевать в паре. Вот и все.

— И?

— У нас не сложилось. Я просто понял, что мне это неинтересно. Кроме танца, у меня с ней ничего не было.

— Вообще?

— А ты что, ревнуешь? — я пожимаю плечами, и Воробышек обнимает крепче. — Не скажу, что она не хотела, — признается, — но…

— Но? — забрасываю осторожно крючок, однако Ванька, как опытный карась, легко обходит опасную зону.

— Но я знал, что однажды встречу тебя, Очкастик.

Невероятно, вот же хитер-бобёр! Обиды забыты, и настроение снова поднимается за отметку «плюс». Я поворачиваюсь и смотрю ему в глаза.

— Вань, тебе когда-нибудь говорили, что ты — хитрый лис?

Лицо у Ваньки честное до невозможности. Такое только и бывает у настоящих хитрецов.

— Нет, — он склоняет голову и находит мои губы. Я успеваю ахнуть и поймать своими его улыбку, прежде чем пропадаю в поцелуе. — Но мне говорили, что я хитрый Птиц!

Шашлык неимоверно сочный и вкусный. Я немного смущаюсь, впервые в жизни оказавшись в тесной мужской компании, но к нам присоединяются знакомые Воробышка и его друзей — парни и девушки, и в шумном кругу молодежи постепенно получается расслабиться.

— У тебя цепкие зубки, Очкастик. Лучше на них не попадать.

Я сижу рядом с Ванькой на бревнышке, и мне достаются лучшие кусочки. Не знаю, замечает ли кто-нибудь, как он снимает их с шампура и скармливает мне, но любопытные взгляды уже не беспокоят так открыто (или мы перестали обращать на них внимание), и я на самом деле увлекаюсь вкусным ужином.

В лесу замечательно дышится, друзья Воробышка оказываются нормальными ребятами и скоро шутки, смех и треск прогорающих дров уводят всех в поздний вечер. Когда вспыхивает большой костер и опушка освещается пламенем, кто-то врубает бумбокс и начинает танцевать. Через несколько минут человек восемь танцуют в свете огня, и вот уже мысль: «Неужели здесь всегда было так здорово?» крутится в голове, а души касается легкая грусть: почему раньше я совсем не замечала этой стороны жизни и таких простых вещей?

Народ смеется и перебрасывается шутками, танцует, смотрит на костер. Я решаю отойти в сторону и позвонить родителям. Все это ново не только для меня, но и для них.

Воробышек был прав, связь здесь и в самом деле плохая, и мне не сразу удается услышать ворчливый голос отца:

— Привет, Катя. Как лес? Комары не закусали?

У старшего Уфимцева в голосе слышна обида — поверхностная, но настоящая. Такая обида бывает у детей, когда всем досталось по две конфеты, а тебе одна. Только на этот раз отцу первым не досталась новость, и я спешу ответить на ворчание:

— Пап, передай маме, что вы у нас самые лучшие.

— Да уж, вычудили вы дочки. Сначала Светка, потом ты. И не понять, кто удивил больше.

— Ну, я-то замуж уж точно не собираюсь, пап!

— А никто еще и не отпустит! — возмущается Уфимцев. — Ты смотри каков орел, крылья он распустил — его девушка. Пусть сначала покажет, что ему можно доверять! Ну сынок Градова и что? Ишь, чего захотел… — и папа еще добавляет десять красочных предложений, чем Ваньке намазать голый шиш вместо масла.

Ух, как его понесло-то. Точно уже о внуках размечтался!

Я говорю маме, что все хорошо, прощаюсь с родителями и возвращаюсь к компании.

Костер горит высокий, красные искры летят прямо в небо. Мне нравится на него смотреть. Ради этих минут — древнего действа, когда человек остается наедине с огнем и природой, похоже, здесь все и собрались.

Вдалеке от костра уже прохладно, но подходить не хочется. Хочется стоять и смотреть на звезды, особенно, когда меня находят и обнимают руки Ваньки. Когда он греет у своей груди. Мы просто стоим и молчим, но я слышу, как покашливают неподалеку его друзья и замечаю, как они поглядывают на нас, словно на их глазах происходит что-то необычное.

Костер прогорел и теперь горит невысоким пламенем, затих бумбокс, но зазвучали гитары, и компании, а с ними и парочки, сдвигаются к огню теснее, рассаживаясь кругом.

Хорошо, когда есть общие темы и все между собой знакомы. Можно часами травить байки и анекдоты, не обижаться на правду и смеяться над понятными шутками. Наша компания тоже сдвигает бревна от палаток ближе к центру опушки и рассаживается возле блондина Лаврика, у которого в руках гитара. Мне не приходится выбирать место. Воробышек просто усаживает меня к себе на колени, правда утягивает к дальнему краю, подальше от всех.

— Надоело, что ты далеко.

— Но, Ваня…

— Да наплевать.

Нам далеко до парочки, что сидит в нескольких метрах, с другой стороны костра, и вовсю целуется — девчонка на коленях лицом к парню, но все равно это какой-то новый вид близости, и я чувствую Воробышка кожей — крепкие мышцы бедер под ягодицами и руки на талии. Он усаживает меня на ногу, повернув к себе, и я обнимаю его за шею.

— Ну как отец? Позвонила своим?

— Да, все хорошо. Немного переживают, но это пройдет. Знаешь, Вань, мой папа считает, что ты сын Градова. Кажется, Роман Сергеевич не сказал ему, что он твой отчим.

Воробышек не удивляется. Только трется носом о щеку, щекоча меня дыханием.

— Я же говорил тебе, что он умный мужик — Градов, этим и подкупил нас с братом. Но сначала завоевал мать. Она у нас с характером и, если бы он не принял ее детей, ему бы не помог и статус. Само собой все понимают, кем мы приходимся Большому Боссу, но когда он говорит: «Наши с Валей дети», никто не рискнет спорить.

— А твой настоящий отец? Что с ним?

— Он был моряком и погиб на флоте еще молодым. Я его не помню, но Женька считает, что мы с братом вылитая его копия. Да я и сам по фотографиям это вижу.

— О-у, очень жаль, — мне и правда жаль, что у Ваньки в детстве не было отца. Но я запросто его представляю себе и говорю, что думаю: — Тогда он был настоящим красавцем, под стать маме. Она у тебя очень красивая женщина, я заметила.

Ванька удивляется, поймав пальцами мой подбородок.

— Значит, ты считаешь меня привлекательным, Очкастик? И как давно?

Вот говорю же: хитрец!

— Всегда, — честно отвечаю. — Но это не значит, что ты мне нравился раньше, Воробышек. — Я поднимаю бровь и надеюсь, что в отблесках костра парень видит мое лицо. — Или нравишься. Я еще не решила точно.

Я лгу, да, лгу, и ему это прекрасно известно. Ванька шепчет на ухо, притягивая меня ближе, и я чувствую грудью стук его сердца.