POV Катя

Нет, он не хуже. Он совершенно точно лучше. И пусть я иду впереди, а Ваня освещает мне путь фонариком, рядом с эти парнем идти хорошо и спокойно. Так, как и должно быть девушке с парнем, когда все открыто, честно и правильно. А еще он меня волнует, очень волнует. До дрожи в коленях и остановки сердца. Неужели так бывает со всеми? Неужели он чувствует то же, что и я? Воробышек? И его так же, как меня затягивают в омут взгляды и так же, как меня, пронзает током каждое прикосновение, отзываясь в душе горячими вспышками желания?

Ведь если это не желание, то что? Каким словом можно назвать влечение к человеку, когда о нем все мысли? Когда хочется знать, чувствовать его, понимать. Из миллиарда людей живущих на планете обладать именно им, единственным, всецело и полностью. Потому что без этого человека твоя жизнь станет непроглядной и пустой. Простым существованием набора клеток и микроорганизмов? Когда цели, еще вчера казавшиеся смыслом жизни, сегодня съежились до чего-то несущественного и рядового. Когда все кажется неважным, потому что, как бы я не закрывалась в своем мире из чисел и формул, природу не обмануть.

Я прочла столько литературы, я помню высказывание выдающихся личностей, я многое знаю о физике тела и понимаю суть химических процессов. Но я ничего не знаю о любви.

Химия, это действительно химия, прав Воробышек. И если она настоящая, она захватывает полностью, проникает сквозь кожу, заставляет сердце гореть, а душу жить мечтами и надеждами. Отзываться радостью… или плавиться болью от чувства вины.

Он сказал, что хочет меня. Такие простые, в чем-то примитивные слова. И в тоже время честные. Сколько людей говорят их, и сколькие отвечают? Да, я тоже хочу его. Хочу чувствовать, смотреть на него, быть рядом… Хочу. Это слово определенно глубже четырех букв и правдивее многих слов. Возможно, еще вчера, услышь я его между чужими людьми, подумала бы о примитивном желании. А сегодня я не чувствую в этом признании пошлости. Не тогда, когда это говорит Иван. Я стала довольно смелой и даже не заметила, как эта смелость проросла во мне. Ведь только недавно познала свой первый поцелуй, а сегодня уже смело целовала сама. Брала, потому что тоже хотела.

Не хочу думать о том, что будет завтра. Не хочу, не хочу!

И это тоже правда.

Пожалуйста, если существует высшая сила, пусть она избавит меня от этих мыслей хоть на день. Хотя бы на ночь! Они и так разъедают душу, когда я смотрю в глаза Ваньке и вспоминаю его слова:

«Я не прощу. Есть вещи, которые простить нельзя»

Вспоминаю свои слова, оброненные так опрометчиво:

«…Два месяца и любой парень из университета сам по своему желанию поцелует меня на ваших глазах. Как свою девушку.

— Тебя? Скучную ботаншу?

— Да, просто назовите имя.

— Иван Воробышек, знаешь такого? Вот и посмотрим, как твоя наука поможет его завоевать!

— Два месяца, запомни, Уфимцева, и ни днем больше! Или мы превратим твою жизнь в университете в настоящий ад!

— Будет вам Воробышек! С перышками на блюдечке!..»

Будет. И ведь у меня получилось. Все получись, вот только от собственной победы тошно и страшно потерять то свежее и настоящее, что пришло в мою жизнь с появлением в ней Вани.

Пожалуйста, я наберусь смелости и все расскажу ему, но только пусть это будет позже. Не сегодня. Не сегодня!

Мы выходим из леса к знакомому внедорожнику и забираемся внутрь. Я слышу, как с пол-оборота заводится двигатель автомобиля, и прижимаю руки к груди, не в силах сдержать озноб. Вода в бочажке, в который я так неожиданно провалилась, оказалась родниковой, очень холодной, и в первую секунду из-за страха я едва ли это почувствовала, но зато ощущаю сейчас — дрожь от тишины леса, от шорохов, от крика девчонок и своего голоса, успокаивающего их.

— Не замерзла? — спрашивает Воробышек, заметив мое движение.

— Я? — удивляюсь, потому что в последние четверть часа, пока мы выбирались по тонкой тропке, это не меня хлестали ветки и ели комары.

В Ванькиной кофте удобно и она приятно пахнет парнем. Очень необычно. Штаны на мне смешно висят — подвернутые и затянутые на талии шнурком, волосы наверняка в жутком виде, лицо испачкано, да и без очков я вижу так себе. Но все это ерунда. На самом деле мне не нужна первоклассная оптика, чтобы услышать нотки переживания в голосе Воробышка и «увидеть» беспокойство в его глазах.

— Ты, Катя! На тебе все еще мокрая обувь! Снимай давай, и носки тоже. Я включу обогрев салона! Черт, — сетует Ванька, открывая бардачок и оглядываясь на заднее сидение, — этот внедорожник, как стерильная операционная — ни одной полезной вещи! Ну, ничего, сейчас согреешься.

— Вань, да ты же сам раздет, а переживаешь за меня! — прыскаю нервным смешком — не иначе, как отголоском пережитого напряжения. — Вот это отдохнули!

— Да уж, запомнится приключеньице, — соглашается со мной Воробышек. — Я не раздет, Умка, — серьезно замечает. — На мне носки и кроссовки, и даже есть работа. Спроси у любого мужчину, он тебе разъяснит, что голыми нас делает не отсутствие одежды, а пустой кошелек. Хотя нет, — он тут же себе возражает, — лучше не спрашивай. Боюсь, мне это не понравится.

Ночью трасса свободна, внедорожник послушен водителю, и мы мчимся к городу сквозь ночь довольно быстро, вместо музыки слушая шелест шин и шум дороги. Продолжая в тишине чувствовать друг друга. Это не объяснить словами и не передать знаками. Просто что-то тонкое висит между нами в воздухе, словно ждет, когда мы позволим ему ожить в звуках.

Когда появляются первые высотки окраины, я говорю:

— Наверное, мне стоит позвонить домой.

— Зачем?

— Предупредить родителей, чтобы не испугались и вынесли мне одежду. Ты же не можешь в таком виде уехать к себе.

— Почему это не могу?

— Вань, мне несложно попросить у папы что-нибудь для тебя. Правда. Я все объясню ему, и он не откажет. В жизни ведь всякое случается. Ты не виноват, что девчонки ушли в лес и заблудились.

Ванька сидит, молчит и смотрит перед собой на дорогу. Очень серьезно смотрит, я бы даже сказала хмуро.

— Вань? — осторожно окликаю.

— Катя, я не отпущу тебя домой. Не смогу.

— Почему?

— Пожалей родителей, им и так вчера хватило сюрприза. Какого они будут обо мне мнения, если я верну им любимую дочь в таком виде. В три часа ночи, подняв всю семью на уши.

— В каком таком? Но…

Я собираюсь сказать что-то обоснованное и вполне логичное — мы ведь живем в современном обществе и родители мои, конечно же, все поймут, но Ванька вдруг поворачивает голову и улыбается.

— Не спорь. В мужском спортивном костюме, в потной майке и без лифчика. Кать? — он вскидывает бровь. — Ну, правда, не стоит.