Мастер вставал медленно, очень медленно. Он чувствовал себя кораблем, получившим в бою уйму пробоин и пытающимся доплыть до ближайшего порта на честном слове. Встретится волна чуть повыше других – и буль-буль, карасики, а не встретится, – значит, будем жить… Вдалеке осыпались и осыпались стены подземелья. Шорох каменной крошки не прекращался. Должно быть, Данина ракета вместе с дверью разрушила какие-то подпорки или от нее пошли трещины…

Надо убираться отсюда!

Свежесть этой мысли неприятно поразила Гвоздя. Нечего страдать, нечего дурью маяться, страдания оставим на потом. Шевелись, трупешник!

Он выглянул в коридор. Гостя там не было. Во всяком случае, мастер не чувствовал в полной темноте никакого движения.

«А не ушел ли мерзавец в свой Анхестов? Но как? Невозможно», – эта тварь раньше плевала на все охранные системы мастеров-хранителей: то ли она располагала властью, способной выводить их на время из строя, то ли ее разум вообще не нуждался в логике и был устроен по иному принципу… Однако она всегда приходила на Землю через Прялку, следовательно, чтобы перемещаться из своего дома сюда, а потом обратно, ей нужен здешний мост в Анхестов. Но могут существовать и другие мосты… Или нет?

Недостаточно информации.

Либо Гость мертв… Впрочем, нет оснований так считать. Либо он жив и находится неподалеку. Тогда надо его убить, но только не сегодня, поскольку в нынешнем состоянии и с нынешним оружием они в лучшем случае смогут удрать. Если, конечно, смогут… Либо Гость все-таки успел уйти через Прялку, пока она горела, и тогда вопрос о том, жив он, или не очень, сам собой отпадает… Мечты, мечты, где ваша сладость! В общем, крайне маловероятно.

На секунду он пожалел, что так и не увидел ни Прялку, ни Анхестов, ни даже мост в другой мир. Ничего, кроме нескольких фотографий, показанных ему когда-то Максом Карамаякисом. Мастер-хранитель начинается с инстинкта: все время надо узнавать что-нибудь новое. А тут – целый мир, совершенно неизведанный…

«Дружок, ты своего-то не знаешь толком», – сказал Гвоздь-прагматик Гвоздю-мечтателю отрезвляюще.

Он стоял в полной темноте посреди подземного лабиринта и думал об иных мирах, а надо было думать о том, где сейчас Даня. Мастеру требовался переносной экран наблюдения. Позарез. Но прибор разбился, когда он последний раз падал.

Тут подземелье встряхнуло как следует. Издалека донесся гул серьезного обвала. Сверху посыпались пыль и мелкая каменная крошка…

Гвоздь лихорадочно соображал: «Где он может быть? Едва держался на ногах, далеко уйти не мог. Ни в коем случае. Если его просто засыпало после всего этого, мне прощения до гробовой доски не будет…» Итак, Даня повернул влево… в каком месте? На несколько сотен метров ближе к Прялке по коридору. Но тут ведь через каждые тридцать метров – боковое ответвление, настоящий муравейник, иначе не назовешь. Придется облазить все, если только Гость, да и само подземелье дадут ему сделать это.

Глаза мастера привыкли к темноте. Он начал более или менее ориентироваться в окружающем пространстве. Или, возможно, где-то неподалеку был слабый источник света. Какая-нибудь вертикальная шахта… чушь. Никакой шахты. Во-он из того бокового прохода исходит сияние. Мастер колебался, опасаясь нарваться на Гостя, ведь Гость тоже источал сияние. Но, приглядевшись, Гвоздь понял: на странный металлоидный свет, который распространял вокруг себя Гость, это совсем не похоже.

Приволакивая ногу, мастер отправился в дальний путь на двести метров. Шорох осыпей то и дело тревожил его, заставляя останавливаться и прислушиваться. Ступня выла в голос, и к концу экспедиции он едва сдерживал стоны. Впрочем, оно того стоило. За поворотом лежал Даня, успевший отойти всего лишь на четыре десятка шагов. Рядом с его телом валялся фонарик, – именно его свет Гвоздь увидел издалека.

Добравшись до тела генерала, мастер склонился над ним и пощупал пульс.

Даня был жив.

Генерал не приходил в себя долго. Гвоздь тормошил его, бил по щекам, лил воду на лицо, даже подумывал, не пнуть ли Даню по пятой точке. Три раза мастер принимался тихо уговаривать его:

– Очнись же ты, нам давно пора уходить отсюда…

Но говорить в полный голос Гвоздь не хотел, опасаясь привлечь внимание Гостя. Он уж совсем было отчаялся, когда Гость сам помог ему неожиданным образом.

В отдалении послышался тот самый визг, с помощью которого «птичка» уничтожала гоблинов. Визг нарастал, как и в прошлый раз, но затем перешел в грозный рокот и почти сразу сорвался наподобие мышиного писка, только в тысячу раз громче.

«Жива гадина. Естественный отбор всегда был на стороне сильных… омерзительно».

Писк разделился на добрый десяток разных звуков: тут и птичье щебетание, и скрип железом по железу, и протяжный свист, и желудочное урчание, и барабанная дробь, и мушиный гуд, и такая фононевидаль, какой ничто в мире людей производить не способно. Потом весь этот концерт оборвался и его сменили тяжкие удары, словно Гость всей тушей бился о стену, пытаясь пробить ее и сбежать из каменного мешка на волю. Осыпи, было утихшие, вновь пошли одна за другой, пол вздрагивал…

– Что за х…ня тут делается?

– Сам не знаю, – машинально ответил Гвоздь и только потом осознал: Даня наконец-то очнулся.

– Как ты, командарм?

Даня слабым голосом ответил:

– Ничего не сломано, кроме головы.

– А?

– Да в норме все, только в башке туман. Прялка… ты ее прикончил?

– Данька, Прялке конец. Как я рад, что ты жив!

– Первая хорошая новость за день. Я про Прялку. Знаешь почему?

– Она больше никого не убьет.

– Нет, не поэтому. Во-первых, я заколебался про нее думать, теперь выкину из головы, и дело с концом. А во-вторых… сукин сын, ты когда-нибудь научишься перегонять самогон до приличного качества?

– Теперь я тебе скажу «во-вторых» и «во-первых». Во-первых, не учи пса, как костяшку грызть. Во-вторых, никакого самогона, чистый спирт.

– Либо ты врешь, либо спирт – грязный. О, моя бедная гребаная голова! Кто там рылом в стену бьется?

– Гость.

Даня разом примолк.

И сейчас же удары прекратились. Вместо них генерал и Гвоздь услышали звучное шипение, будто на сковородку размером с площадь бросили кусок масла размером с дом.

– Уходим, Гвоздь.

– Как? У меня нога не в порядке, а ты едва соображаешь.

– Насрать на твою ногу и на мою голову. Уходим.

И Даня заставил себя подняться. Он даже сделал пяток шагов, но потом опустился на колени. Его вело из стороны в сторону, как пьяницу последнего разбора.