– Катя! – Лизавета бросилась на шею сестры.

От волнения они расплакались.

– Меня так долго не называли по имени, – рыдала Зяблик.

Марья Васильевна родила их в один день. Сначала на свет появилась чернявая Лизавета – и с тех пор она стала старшей сестрой, командиром над Зябликом. Лизавета весила при рождении на двести граммов больше, чем светленькая Катя, но потом Катя перегнала ее по весу, и никто не знал, где кто. Знали только, что второй по очереди появилась Зяблик – во всем она была младшенькой.

Лизавета в студенческие годы увлеклась спиритизмом, но, когда Николай Васильевич Гоголь во время сеанса предложил ей выпить яда, она помчалась в церковь и покаялась батюшке. Она пила чай из алюминиевой кружки. Скромная утварь переплеталась в ее голове со спасением человечества. Она спала практически без матраса. Подушка была жесткой и тяжелой.

– Ну, садись, – сказала Лизавета. – Небось устала с дороги. Будем пить чай.

Она включила старый электрический чайник. Выглянула в окошко, занавешенное дешевой занавеской. За занавеской шли строем монахи. Дисциплина, подумала Зяблик.

– Лиза, – сказала Катя, – ты сильно веришь в Бога?

– Ну да, – задумчиво ответила Лизавета. – Хотя в Бога нельзя сильно верить. Когда веришь – ты вся пронизана им. У вас что там, в Москве, война?

– Война, – сказала Зяблик.

– Много народу поубивало?

– Да так… – ответила Зяблик. – Много!

– А я не боюсь умирать, – сказала Лизавета.

– Да ты что! – удивилась Зяблик. – А я вот боюсь! Лиза, останови войну!

– Да как же я ее остановлю?

– У тебя есть чудотворная икона?

Елизавета с удивлением посмотрела на сестру:

– Катя, для меня каждая икона чудотворна.

Она взяла с полки недоделанную икону, поставила перед собой. Она приподняла подол длиного серого платья и опустилась на колени.

– Господи! – сказала Лизавета, не таясь от сестры, и для убедительности протянула вперед правую руку. – Они с ума сошли, Господи! Пошли воевать против Тебя! Они себя разбомбят до последнего человека. – В глазах Лизаветы появились слезы. – Ну, дураки! Пожалуйста, образумь их и не смейся над их безумием! – Она помолчала, встала с колен. – Ну, все, – сказала она. – Кажется, получилось.

Зяблик недоверчиво посмотрела на нее:

– Я думала, ты будешь молиться целый день. У тебя есть телевизор?

– Нет.

– А радио?

– Тоже нет.

– А интернет?

– У кого же нет интернета? – удивилась Лизавета.

Сестры, склонившись к столу, зашли на новостной сайт. С пометкой breaking news там появилось сообщение:

«Война остановлена!»

Самолеты развернулись и полетели на свои базы.

– Молодец, – сказала Зяблик и погладила Елизавету по голове. – Ты давно не мыла голову. Хочешь, я тебе помою?

Лиза ушла в подсобное помещение и вернулась с помятым темно-зеленым тазом.

– Помой, – сказала она. – Я устала быть святой.

Лиза сбросила серое платье и встала босыми ногами в таз. Зяблик помыла ей голову и сказала:

– У тебя черных волос на лобке, как у дикообраза. Так уже давно не носят.

– Я должна встретиться с твоим Послом, – ответила Лизавета. – Он разрушил мое представление о жизни.

Я его ненавижу.

– Ты ошибаешься, – сказала Зяблик.

– Если правда вне Христа, – сказала Лизавета, – то я хочу остаться… – она посмотрела на образ в углу, освещенный лампадкой, – с Христом, а не с истиной.

– Это все равно что жалеть о распаде Советского Союза, – сказала Зяблик. – У тебя есть бритва?

– У меня есть кухонный нож.

– Кухонный нож? Это будет больно.

– Пусть. Хотя зачем меня брить? Монахи и так меня любят. Они ходят подсматривать в дощатую уборную. Им нравится, как я тужусь и пукаю. Они потом целый день ходят с блаженными лицами.

Зяблик вернулась с кухонным ножом.

– Мы, девушки, – сказала она, – должны следить за своим лобком. Это дело нашей чести.

– Монахи – сволочи, – задумчиво сказала Лизавета.

Зяблик выплеснула волосатую воду во двор и надела простую холщовую ночнушку. Лиза дышала ей в левую щеку.

– Я хочу зажигать, – зашептала она. – Я хочу быть столичной штучкой. Я люблю по ночам копаться в блогах и бормотать матерные слова.

Зяблик нежно погладила срамные губы сестры, возбудилась и не ответила. Лизавета громко чавкнула нижним местом.

– Какая ты красивая! – сказала Зяблик. – Тебе нужно лучше питаться. У тебя худая попа. Вся в прыщах и укусах.

Бедная попа!

– Клопы, – сказала Лизавета. – У нас весь монастырь в клопах.

– А блохи?

– Есть в наших палестинах и блохи, но еще больше мандавошек.

Зяблик лизнула ее в дырку попы:

– Как ты хорошо, натурально пахнешь! Красавица, ты остановила войну! – Она больно шлепнула сестру по правой ягодице.

– Еще, – попросила Лизавета.

– Движения не должны быть нетерпеливы и поспешны – главный недостаток мужчин перед сексом. Мы, девушки, лучше понимаем, как нам друг друга гладить. В женской любви я вижу будущее любви. Мужчин мы отодвинем в сторону и будем пользоваться ими только как фаллоимитаторами.

– Зяблик! – пробормотала Лизавета. – Я хочу кончить.

Я хочу кончить и уехать в Армению. Хочу в Армению!

– Все-таки нет во мне аристократизма, – заметила Зяблик, протяжно пукнув. – Когда я выпускаю газы, всегда пахнет кислыми щами. Как будто в животе у меня они там вечно варятся. Страшно быть интеллигенткой в первом поколении!

130.0

<ЛИЗАВЕТА ПРОТИВ ВСЕХ>

– Я поняла наконец, откуда он взялся, этот Посол, – тихо сказала Лизавета, сидя за ужином при свечах у меня в Красновидово – мы ужинали втроем. – От суммы маловерия. От распада культур и веры. Это – материализация дешевого эзотеризма. Это вы его породили! – упрекнула она меня.

– Это какой-то суперсолипсизм! – воскликнул я. – Акимуд реален, Лизавета, не меньше вас. Или я вас тоже выдумал?

Она презрительно фыркнула:

– У вас кишка тонка меня выдумать! А вот Посол – это ваша болезнь. Ваша полуобразованность. У вас самого папаша подвязался на ниве посла, так и Господа изображаете в этом виде. Отрыжка детства.

– Но он только делает вид, что посол. Христа тоже считали Царем Иудейским!