Я уже чувствую себя лучше.

…в виде психической травмы в детстве, в связи с гибелью твоей матери. Альтернатива этому — твоя ненормальная реакция на определенный вид алкоголя. Гэйнор рассказала, что ты в тот вечер выпила несколько порций бренди. Впредь нам следует быть осторожнее с коньяком. В наши дни можно услышать о смерти от арахиса, а я знаю одного человека, которому делали промывание желудка из–за двух таблеток аспирина. Так или иначе, но мы не будем торопиться со свадьбой. Вернемся к этому разговору, когда ты будешь готова.

А я и сейчас совершенно готова, — вздохнула Ферн. — Ты просто не понимаешь. Я не… я не люблю тебя. И никогда не любила. Прости меня, пожалуйста, Маркус. Я очень плохо поступаю. Я хотела тебя любить, у тебя есть все качества, которые… Проблема состоит в том, что я не уверена… могу ли я вообще кого–нибудь любить. Вероятно, я очень холодная…

Чепуха! — преувеличенно живо воскликнул Маркус. — Я знаю, что это неправда.

Ну… может быть, моя беда в том, что я всегда любила кого–то воображаемого. Недостижимый идеал…

—Это происходит со всеми, — к удивлению Ферн, ответил Маркус. — Я помню одну картину, которую видел на выставке еще подростком. Картина преследовала меня долгие годы. Я купил открытку с этой картиной и прикнопил к стене в своей комнате. Она где–то и сейчас валяется… Это была картина одного из прерафаэлитов, имени которого я даже не помню, на ней изображена женщина — нет, девушка с такими вьющимися волосами, характерными для всех персонажей прерафаэлитов; волосы — в вакхическом беспорядке, но меня поразило ее лицо. Это было одно из тех задумчивых лиц Берн–Джонса, с опущенными уголками рта, но глаза — глаза были другими: косящими, хитрыми, дикими, неправдоподобно зелеными. Я, бывало, фантазировал, что однажды встречу женщину с такими глазами, встречу женщину–ведьму с неукрощенной душой, выглядывающую из–за милой, благопристойной маски. — Маркус улыбнулся Ферн с такой нежностью, о которой она уже и забыла. — Когда ты — подросток, то читаешь Йетса и Китса, читаешь о Прекрасной Даме, о Бриджит с длинными волосами. Первые мечты — как первая любовь, лучший подарок. Но все это — нереально…

—Я никогда не знала, — прошептала Ферн, смущенная и взволнованная странностью разговора, полного горько–сладкой иронии, внутренне чувствуя, что все бессмысленно и сказано слишком поздно. — Я никогда не знала, что тебе хочется — волшебства.

Маркус не обратил внимания на то, как она выделила это слово.

Это проходит, — сказал он. — Романтичность, мечты — все со временем становится неважным. Симпатия, партнерство, страсть, уважение и, конечно, секс — вот что важно. Такая любовь — жизнеспособна.

Не для меня, — возразила Ферн, в ярости от того, что слезы готовы набежать на глаза. — Может быть, я слишком молода для тебя и ты слишком стар для меня. Ты — слишком мудрый, слишком мирской — прости, прости, это все звучит так жестоко. Я не хочу быть жестокой. Думаю, что в тех восемнадцати годах, которые разделяют нас, что–то утеряно. Был такой уровень, на котором мы должны были встретиться, но это прошло, и, может быть, к лучшему. Мне так жаль, Маркус…

Оставь. Ты сейчас не в том состоянии, чтобы принимать решения. Мы вернемся к этому разговору через неделю. — Маркус продолжал настаивать.

—Я должна побыть одна…

Он вздохнул:

Сейчас уеду. Хотя планировал остаться до утра. Завтра у меня лекция. Не надо, не печалься. Наверное, действительно лучше, чтобы я уехал сейчас. Я тебе позвоню.

Хорошо. — Ферн изо всех сил старалась сдержаться. «Он должен будет это принять, — подумала она. — Пусть пройдет какое–то время. Симпатия, партнерство, страсть, уважение — он найдет это с кем–нибудь еще». — До свидания, Маркус.

Пока, дорогая.

Итак, он ушел, а она осталась одна. Затем Робин и Эбби помогли ей выйти к машине. Следом за ними шел Рэггинбоун. С мешком в руках.

Я не собираюсь выходить замуж за Маркуса, — сообщила Ферн своим родственникам по возвращении в Дэйл Хауз. — Я знаю, что доставила вам много хлопот, что вы истратили кучу денег, но я их верну, папочка, у меня есть сбережения…

Нет, нет, — замахал руками Робин. — Я хочу только одного — чтобы ты была счастлива, и все. Маркус неплохой парень, но я никогда не был уверен, что он — именно тот, кто нужен тебе. Он не так уж часто появлялся, пока ты лежала в клинике. Если вспомнить о словах: «…и в радости, и в печали»…

Он ничем не мог бы помочь, — сказала Ферн. — Он любит меня, правда, правда, но он не может усидеть на одном месте. — И она устало закончила: — Мы должны вернуть подарки. О господи, все это упаковать… сделаю попозже.

Я уже все сделала, — успокоила ее Эбби. — Их можно отправлять.

Ферн сжала ее руку и посмотрела на нее долгим внимательным взглядом, и Эбби, как и Рэггинбоун, подумала: «Она — другая, что–то переменилось в глазах…»

Йода вознамерился вспрыгнуть к Ферн на колени, она рассеянно помогла ему и погладила шерстку.

А где же Лугэрри? — спросила она.

Думаю, Уилл взял ее с собой, — ответил Робин. — Странно. Уилл и Гэйнор поехали разыскивать специалиста, непонятно, где они его собираются искать. Как я рад, что теперь в этом нет необходимости. Хотя меня несколько тревожит, что их до сих пор нет. Они и не звонили. Конечно, они взрослые люди и сумеют о себе позаботиться. И тем не менее…

Быть может, они решили устроить себе романтический уик–энд, — предположила Эбби, — хотя… вряд ли, в такой ситуации…

Сомневаюсь, — заметил Робин, входя с чаем и с миссис Уиклоу, в необычном для нее приступе сентиментальности утиравшей слезы куском туалетной бумаги. — Они оба слишком сосредоточены на положении Ферн, чтобы думать о чем–то еще. Они вернутся.

Тут дело в другом, — вступила в разговор миссис Уиклоу. — Я уверена, здесь опять замешана эта Редмонд. Я видела ее в зеркале. Вы должны позвать викария, чтобы он провел обряд экзорцизма. Я, в общем–то, не очень в это верю, но здесь это необходимо сделать.

О нет, нельзя, — возразила Ферн, — это же так огорчит домашнего гоблина.

Спустя какое–то время Ферн осталась наедине с Рэггинбоуном.

Итак? — спросила она, все еще поглаживая Йоду. — У тебя, наверное, есть какие–то мысли по поводу их отсутствия.

Боюсь, — сказал Наблюдатель, — они могли отправиться разыскивать дракона — или кого–то, кто знает о драконах. Говорят — это только слухи, — что последний дракон все еще жив и в его сердце — осколок Лоудстоуна. По теории Уилла прикосновение к камню могло помочь тебе вернуться назад. Мне не удалось поговорить с ним, но Гэйнор, кажется, вспомнила, что видела манускрипт, который может иметь к этому отношение. К несчастью, этот манускрипт находится в музее, где во главе Совета — доктор Лэй.

Они поехали на встречу с доктором Лэем?

Сомневаюсь, что мне удалось бы отговорить их от этого, даже если бы у меня были веские возражения. Уилл был настроен весьма решительно.