Гарри приподнял с земли голову и заворчал:

— Ведь это ты научил ее играть, не так ли, О'Мелли?

— Отец научил меня, — сообщила Сьерра, радуясь удаче. Вокруг нее уже собрались товарищи по команде и принялись стряхивать с нее пыль своими кепками и похлопывать ее по спине в знак одобрения.

Гарри поднялся на ноги и стянул с себя маску кетчера.

— Говорю тебе, должны же существовать какие-то правила, чтоб вот так вот, как кегли в боулинге, не швыряли и не катали по полю за здорово живешь старших по возрасту.

— Разойдись! — прокричал арбитр.

Когда Сьерра направилась к скамье, на которой сидели игроки из ее команды, она услышала голос Каролины.

— Мама! Мама!

Она повернулась и посмотрела на верхние трибуны, махая рукой. Сердце ее болезненно сжалось, как только она увидела Алекса, сидящего на трибуне рядом с Каролиной. Откуда он взялся?

Ее последняя подача в игре прошла как в тумане. Она следила за трибунами. Алекса она не видела шесть месяцев и уже два месяца не говорила с ним. Сердце ее лихорадочно билось. Ладони вспотели.

Ей стало стыдно. Неужели он не мог заскочить к ним домой? Нет же! Ему нужно было прийти на игру одетым с иголочки, будто только что сошедшим с глянцевой обложки дорогого мужского журнала, и увидеть ее в выцветших, заляпанных грязью и пятнами от травы джинсах. Лицо без макияжа. Волосы растрепаны. Под ногтями и в зубах грязь после такого «полета». Прекрасное выбрал времечко, нечего сказать. Сьерра смахнула прядь волос с глаз.

— Все нормально? — спросил Дэннис, взяв ее за руку.

— Алекс здесь.

— А я все гадал, кто же тот мужчина рядом с Каролиной.

— Ты не заметил случайно, когда он пришел?

— Примерно за две минуты до того, как ты вступила в игру.

— Великолепно, — пробормотала Сьерра, представляя, как она, должно быть, выглядела, когда протащила бедного Гарри по земле.

Дэннис посмотрел на трибуны.

— Клэнтон знал о том, что он придет?

— Даже я не знала. — Сьерра медленно втянула воздух в легкие и с шумом выпустила его сквозь плотно сжатые губы, пытаясь утихомирить дико скачущий пульс. — Пни меня, если я расплачусь, Дэннис. Пни меня как следует.

— Только посмей заплакать, и я отвезу тебя в кутузку.

Сьерра рассмеялась.

Команда собралась в круг для приветствия «Лютеран», с которыми они играли.

— Мы потеряли всего две пробежки, — возбужденно заговорил Клэнтон, когда Сьерра обняла его за плечи. — Мы обыграем их…

Она поняла, что Клэнтон заметил отца, потому что сын внезапно напрягся.

— Все хорошо, — мягко произнесла она.

Алекс шел к ним, держа Каролину за руку. Он смотрел вперед и только на сына. Сьерра не удостоилась и мимолетного взгляда.

Он похудел, как, впрочем, и она сама, за последние шесть месяцев, отметила про себя Сьерра. На пятнадцать фунтов, если быть точной. Хорошо еще, что только в «нужных» местах.

— Пойду помогу Дэннису завершить игру, — бросил Клэнтон и хотел было ретироваться.

Сьерра крепко держала его за плечи:

— Не пойдешь.

— Мне нечего ему сказать.

— Тогда послушаешь, что скажет он.

Подойдя ближе, Алекс не мог не заметить, что мать и сын разошлись во мнениях. Все же он посмотрел на нее. Глаза прищурены, взгляд подозрительный. О чем он сейчас думает? Он остановился перед ними, скользнул взглядом по ее всклокоченным волосам, пыльной футболке, перепачканным штанам, потрепанным кроссовкам. Лицо Сьерры запылало.

— Неплохой удар, — выдавил он.

— Спасибо, — сказала Сьерра. Ощущение было такое, будто ее только что уволили.

Отдав должное вежливости, Алекс посмотрел на сына:

— Ты хорошо играл, сынок.

Клэнтон промолчал. Сьерра увидела, как лицо Алекса передернулось. Но не от гнева, а от боли. Он выглядел уязвимым как никогда. Сьерра не знала его таким.

«Господи, пожалуйста, не дай Клэнтону произнести жестокие слова. Пожалуйста».

Клэнтон стоял рядом с ней, напряженный и безмолвный, — маленький защитник матери.

— Что скажешь, если я приглашу тебя пообедать со мной? — спросил Алекс.

Клэнтон издал короткий смешок и запальчиво посмотрел на отца.

— Команда в полном составе идет в пиццерию, — холодно сообщил он и отвел взгляд в сторону.

— Почему бы тебе, Алекс, не присоединиться к нам? — неожиданно для себя выпалила Сьерра.

Клэнтон метнул на мать такой взгляд, что, пожалуй, даже вековой дуб сморщился бы и зачах.

— Он не играет в бейсбол, — резко бросил Клэнтон. Снова посмотрел на Алекса. — Он лишь заигрывает с другими женщинами.

Лицо Алекса стало пунцовым.

Сьерра не знала, смущен ли он или вот-вот готов взорваться от ярости.

— Ты такой болван, Клэнтон! — рассердилась Каролина, губы ее задрожали.

— Заткнись! Что ты вообще знаешь?

— Уж точно больше тебя! — заверила Каролина, голубые глаза которой наполнились слезами. — Элизабет сказала… — Она запнулась, бледнея при виде изменившегося выражения лица брата.

— Предательница!

Сьерра почувствовала, как кровь отхлынула у нее от лица. Так вот куда Алекс водил дочь по субботам? На свидания с любовницей?

Клэнтон шагнул в сторону сестры:

— Почему бы тебе не переехать к ним, ты, маленькая…

— Достаточно, Клэнтон, — оборвал его Алекс, в голосе которого зазвучали металлические нотки. Он не смотрел на Сьерру, чему та была весьма рада. Меньше всего ей хотелось, чтобы Алекс увидел, как больно ей было слышать, что Каролина проводила время с Элизабет Лонгфорд. — Тебе пора научиться принимать жизнь такой, какая она есть.

— Я не обязан ничего принимать, и меньше всего тебя. Ты изменник и лжец, и я бы очень хотел, чтобы ты и твоя подружка умерли!

Клэнтон сорвался и побежал к Дэннису и остальным членам команды.

— Мама? — пролепетала Каролина, по ее щекам бежали слезы.

— Я пойду за ним, — тихо проговорила Сьерра, страстно желая убежать, пока не ляпнула какую-нибудь глупость или не сболтнула чего-то, о чем ей придется потом горько сожалеть. Она направилась в сторону своих товарищей по игре, глотая горькие слезы.

— Мама! — закричала Каролина. Она пошла было за Сьеррой, но Алекс держал ее. — Отпусти! — всхлипнула она, вырвала руку и побежала за матерью. — Ты сердишься на меня, мама? — рыдала девочка. — Ненавидишь меня?

— Нет, — с жаром отозвалась Сьерра. Опустившись на колени, она притянула дочь к себе и поцеловала в макушку. — Просто мне бы очень хотелось, чтобы все было по-другому.