Норин слегка сжала ее руку.

— Не знаю, поможет тебе это или нет, но мои родители беспрестанно ссорились, пока я росла, я, бывало, засыпала со слезами на глазах под их злобные вопли. Они говорили, что живут вместе из-за нас, меня и моего брата. Я же мечтала, чтобы они разошлись.

— Так они развелись?

— Нет. Они до сих пор вместе и все еще грызутся. Теперь у них другие оправдания, но они по-прежнему смущают всех, кто рискнул оказаться в радиусе десяти футов от них. Я стараюсь редко бывать дома.

Сьерра вспомнила их ссоры с Алексом. Они не кричали друг на друга, но холодная вражда между ними порой длилась месяцами. Во что это все обходилось детям, какую цену за все это приходилось платить им? Она была так поглощена своими собственными страданиями, что оставалась глуха к их переживаниям. И к переживаниям Алекса.

Она снова услышала слова Одры.

«Три года я наблюдала, как вы просто упиваетесь жалостью к собственной персоне и с каким завидным постоянством тешите самое себя детскими капризами. И это нужно было видеть, Сьерра. Настоящее шоу!»

Сьерра закрыла глаза.

«Господи, прости меня. Она права. Я поступала так плохо, Боже. Что я могу сделать? Как исправить это? Как найти правильный путь?»

И решение пришло, пронзив ее болью.

«Отпусти его».

Клэнтон пожаловался на боли в животе, и они решили уйти домой пораньше. Пока он принимал горячую ванну, она сидела в гостиной и молилась. Она уже знала, что ей необходимо делать.

Сьерра уложила сына в постель и смахнула прядь черных волос ему со лба.

— Я так сильно люблю тебя, прости, пожалуйста, что натворила столько глупостей, так все запутала.

— Вовсе нет.

— Ах, Клэнтон, ты еще многого не понимаешь. Я все время гнула свою линию, я так упорствовала, что ни разу не остановилась, не задумалась, что же нужно твоему отцу. Пожалуйста, не повторяй моих ошибок. Ты придешь к тому же, что и я, ты его потеряешь. Он нуждается в тебе, Клэнтон, дай ему возможность любить тебя. Ему так это нужно.

— А что же будет с тобой, мама?

— У меня есть ты и Каролина. У меня есть Майкл и его семья. У меня есть Бог. А что есть у твоего отца, Клэнтон? И часть вины за это лежит на мне. Я хочу, чтобы жизнь стала легче для каждого из нас.

Говорили они больше часа, и Клэнтон все-таки согласился подойти к телефону, когда отец позвонит в следующий раз. Умиротворенная, Сьерра долго стояла под душем, потом переоделась в черные лосины и длинную темно-зеленую тунику. Она расчесывала волосы, когда в дверь позвонили.

На пороге в свете лампы стоял Алекс и держал на руках спящую Каролину.

— Где ее комната?

— Вторая дверь по коридору направо, — сказала Сьерра и отступила назад. Она смотрела, как он несет Каролину в ее комнату, пошла за ним, включила свет, стянула плед с кровати.

Алекс осторожно, чтобы не разбудить, уложил дочь в постель, развязал ей кроссовки, снял их. Затем накрыл Каролину одеялом и поцеловал. Сьерра вышла. Сердце ее лихорадочно забилось, когда Алекс вошел в гостиную. Он огляделся:

— Ты ничего не взяла с собой из новой мебели.

Понять что-либо по его интонации она не сумела, но до нее вдруг дошло, что Алексу, возможно, хотелось бы иметь какие-то вещи, которые раньше были в их общем доме. Так она обнаружила еще одну вопиющую ошибку, еще одно проявление своего эгоизма.

— Роберта предложила продать дом как есть…

Сьерра смущенно помотала головой. Нет, ей не следует обвинять Роберту. Это было ее собственное решение, еще один акт непокорности.

— Прости, Алекс. Я ни разу не подумала спросить тебя, у меня даже не промелькнуло мысли, что тебе, может, хотелось бы иметь какие-то предметы мебели из того дома.

— Я не сказал, что мне что-то нужно, — прервал он резко. Отвел от нее взгляд и оглядел гостиную.

— Обстановка напоминает мне дом в Виндзоре.

Ей вспомнились его слова: «Существуют два подхода к оформлению интерьера — правильный и неправильный».

Сьерра огляделась вокруг. Ей вдруг захотелось посмотреть на все глазами Алекса. Она сохранила диван, который они купили в первый год их брака, обила его заново зеленым сукном в прошлом месяце. Подобрала диванные подушки ярких цветов на распродаже в магазине импортных товаров. У нее все еще сохранился тот самый столик с «люкообразной» крышкой. На нем стояла хрустальная вазочка с морскими камушками, которые были собраны детьми во время их последнего похода на пляж. Старинные медные лампы, которые Алекс назвал смехотворными, расположились на современных подставках и стояли по обе стороны дивана. Сьерра отполировала их до золотого блеска и купила новые плафоны. В углу, возле окна, рос высокий папоротник.

Все это было бесконечно далеко от стиля Брюса Дейвиса. Ничто не сочеталось друг с другом, но каким-то образом весь этот набор старинных предметов создавал такую уютную милую обстановку, что это чувствовал любой, кто приходил сюда. По крайней мере, так говорили. Двое даже попросили ее оформить их квартиры.

Но как Алекс чувствовал себя здесь?

— Хочешь, приготовлю тебе кофе? — спросила Сьерра.

— Несколько поздновато для кофе.

Для всего было поздновато. Уступая, она печально кивнула.

— Согласна. — Она взяла длинный белый конверт со стола на кухне. — Сегодня вечером, когда мы возвращались домой, у меня с Клэнтоном состоялся долгий разговор. Думаю, теперь он все понял.

— Что он понял? — уточнил Алекс, глаза его потемнели.

— Что наш брак развалился не только по твоей вине. В следующий раз, когда ты позвонишь, он будет разговаривать с тобой. — Переведя дыхание, она сделала несколько шагов к нему и протянула конверт.

Глаза его сузились. Но конверт он взял.

— Что это?

— Документы, которые ты дал мне на подпись. Я подписала их сегодня вечером. Ты теперь свободен, Алекс. Больше я не буду с тобой сражаться.

Сьерра не только не понимала силы этих слов, но и не ожидала увидеть выражение, появившееся в его глазах. В них не было облегчения. Пока он пристально вглядывался в ее лицо, ей понадобилось собрать всю свою волю, чтобы не дать слезам вырваться наружу, чтобы сохранить спокойствие.

«О, Боже, не оставляй меня. Ты мое спасение. Ты моя защита, моя единственная опора в трудные времена. А я даже не представляла себе, насколько это больно».

— Почему вдруг сейчас? — грубо спросил Алекс.

— Настало время. — Для всего. Для любви. Для понимания. Для прощения, наконец. Время идти дальше своей дорогой и дать Алексу жить своей жизнью. — Поверь, если бы я сразу согласилась, проще бы не стало. Кроме того, я ужасно злилась на тебя. Лелеяла надежду. Теперь я знаю, все это лишь усугубило наше положение.